Осколки безумной вечности

– Серьёзно? – Саша нехорошо ухмыльнулся. – За это время у меня накопилось столько компромата на жену, что Эриберто Ласкано* покажется младенцем. Я уничтожу её, – он откусил солёный груздь и закатил глаза в удовольствии: – Твою ж мать, сколько лет я об этом мечтал!

– Она твоя жена… почти бывшая жена… ты ведь любишь её!

Естественно, любит или любил, иначе – зачем женился? У Александра Хокканена достаточно денег, славы, связей, ему незачем жениться на ком-то по расчёту. И какой расчёт? Отец Марьяны – российский чиновник, политик, не высовывающийся на международный уровень. Хокканену же закрыта дорога в российскую политику – для родины он навсегда останется персоной нон грата.

– Люблю я тебя, Алиса Щербакова. – Она едва не задохнулась от обыденного тона, которым были произнесены слова, вкупе со льдистым взглядом, прожигающим в груди дыру размером с космос.

– Я люблю тебя, – повторил он твёрдо, пока Алиса вдыхала и выдыхала три слова: «Я» – вдох. «Люблю» – выдох. «Тебя» – вдох. – Это то, что ты должна знать. То, что ты знаешь. Ещё ты должна знать, что я не набитый синтепоном заяц и не позволю Мэриан победить в этой истории. Однажды я переступил через всё, что было мне дорого. Бросил друзей, с которыми тренировался годами, людей, давших мне путёвку в жизнь, страну, нажил сотню врагов. Мой тренер заявил, что никогда не подаст мне руки, и сдержал слово. Лучший друг отворачивается при встрече. Но я никогда не жалел о том, что переехал, получил спортивное гражданство и выступал под флагом США. Потому что всегда знал, что стану грёбаным олимпийским чемпионом. Неоднократным. Что буду стоять на верхней ступени, что достоин этого, и никому не позволил мне помешать. Мэриан поплатится за то, что сделала, – закончил он.

Элис понимала, о чём говорил Саша. Понимала не только разумом, но сердцем, душой. Понимала рефлекторно, интуитивно, понимала так, словно это её в двадцать лет пытались лишить всего, к чему она шла с малолетства. Ради чего не спала, забывала есть, пить, просиживала часы в репетиционных залах, сносила эксцентричный характер Роберта Эйбрамсона, окрики профессоров. Жила в чужом городе, боялась одиночества пустующей квартиры, переносила долгие перелёты, которые ненавидела всем сердцем и телом. Игнорировала завистливый шепоток коллег и бывших сокурсников за своей спиной. Она бы не позволила разрушить то, к чему стремилась изо всех сил. И не позволит.

И всё же… Всё же. Саша любит её. Саша! Её Саша! Любит её, а женой назвал другую!

Ведь она ждала. Ждала после того, как он улетел из Лондона, сказав «прости» в тесной квартирке в Марлебоне. Ждала, когда умчалась из Колумбийского университета. В том ресторане, куда приехал Арттери, она ждала Сашу. Сашу! Её Сашу! Ждала на каждом концерте, каждым утром, днём, вечером. Каждую ночь ждала!

Врала себе, скрывала, занимала дни делами, ночи человеком-медведем или бессонницей, и ждала, ждала, ждала. Ждала!

______________________________

* Эриберто Ласкано – мексиканский наркоторговец, возглавляющий крупный наркокартель.

Глава 54

– Почему? – вдруг воскликнула Алиса, подскочила, тарелка с криво нарезанными овощами упала, оставляя красные шлепки помидоров на светлом паркете. Боже, как же не практично это – пол из светлой древесины в кухонной зоне… – Почему ты женился на ней?!

– Тёрлась под ногами, как бездомная кошка, – бесцветно ответил Саша. – Наверное, поэтому.

– Ты бы мог… мог…

– Мог что, Алиса Щербакова? Побороться за тебя?

– Да! – Ведь мог? Мог! Он мог!

– С чем, Алиса? – Саша долго смотрел на внезапно растерявшуюся от спокойного, если не обречённого тона Алису. Разглядывал как ценный, редчайший экспонат в музее. Как на Джоконду Леонардо да Винчи, будто пытался разгадать её секрет. – С кем бороться? С твоими мечтами, амбициями, с расписанными на вечность вперёд планами? С тем, что ты, именно ты достойна концертов в Альберт и Карнеги-холле? Всего того, что ты уже добилась и чего ещё добьёшься? Поставить условие, вынудить выбирать? Между чем и чем? Мной и музыкой? Что бы ты выбрала, Алиса Щербакова?

– Не знаю, – действительно, не знала. Не спрашивала себя, а если спрашивала – получала лукавый ответ. Себя ведь просто обмануть. Легче лёгкого.

«Тебя, я бы выбрала тебя», – хотелось прокричать во весь голос Алисе, провизжать на весь мир, донести звук до самых далёких звёзд, не содержащихся в каталоге Генри Дрейпера*.

Си мажор – ярко окрашенная тональность, ослепляющие краски злости, гнева, безысходности, невыносимой тяжести на сердце.

«Я бы выбрала музыку», – обречённо, в той же тональности, что и Саша, ответила ей Элис Эмон.

До минор – декларация любви и горечь её потери.

– И что теперь? – для чего-то спросила она. Глупый вопрос, пустой разговор. Бессмысленный набор дребезжащих звуков.