Осколки грёз

Я безумно скучал по парням. В последнее время мы стали реже видеться. Несколько раз они вместе с Дереком навещали меня, пытаясь растормошить, чтобы я совсем не загнил от удушающих бесконечных будней. У каждого из нас появились свои жизненные обстоятельства, изредка разрывающие нашу дружбу. Еще полгода назад мы были беззаботными подростками, которых не заботили чужие трудности, но незаметно для себя стали участниками собственного круговорота проблем.

Последние занятия не несли какой-либо смысловой нагрузки. Все крутилось вокруг подготовки к выпускной аттестации. Несколько предметов разом отсеялось, чтобы те не мешали основным. Помимо меня еще несколько учеников готовились к дополнительным экзаменам, которые значительно влияли на поступление в колледж или университет. Мне пришлось усердно работать все эти месяцы, ведь мои надежды на грант не увенчались успехом. Вот что бывает, когда ты продумываешь только один вариант, не имея даже малейшего намека на план Б. Почти все сутки я проводил за компьютером в поисках различных вариантов дальнейшего обучения.

– Как ты смотришь на то, чтобы снова собраться компанией, как в старые добрые времена? – Друг взглянул в мою сторону, но, увидев мой слегка отчужденный взгляд, выжидал хоть какой-то реакции. – Жду вас с Дереком вечером в «Колизее», где мы постоянно зависали.

– Заметано. – Райан радостно шлепнул меня по плечу и со звонком выбежал из кабинета.

Душный коридор, удерживающий в себе скопление учеников разных классов, непрерывно и тяжело давил на мое сознание. Множество голосов проносилось у меня в голове, смешиваясь с моими мыслями. Раньше одно только упоминание о нахождении в толпе уже навеивало страшную неконтролируемую тревогу. Сейчас же я не чувствовал ничего. Жгучее беспокойство не откладывалось в памяти, а лишь плавно рассеивалось в воздухе.

Сделав три вздоха, я ринулся бежать со всех ног в мастерскую, пока вдохновение было сильным.

Исчерканные листы холстов мольберта слетали на деревянный пол цельными и порванными кусками. Паркет в одно мгновение стал усыпан белым, изжитым покрывалом никчемных картин. По венам вновь стучал забытый адреналин. В спешке краски оставляли после себя крупные пятна, придавая утилизированному искусству новые образы. От нарастающего предвкушения кисти рук дрожали, отчего линии отпечатывались размашистыми разводами. Столько месяцев я ждал этого, но от сплошного разочарования уже собирался отнести на помойку все, что напоминало мне о живописи. Мне хотелось рыдать от ненасытного желания творить здесь и сейчас. Запертый и лишенный всякого ожидания на возрождение, я стоял, опершись на стойку, создавая приятную и надежную опору в жизни, за которую не раз приходилось хвататься. Сколько взлетов и падений видел этот неодушевленный предмет, впитавший в себя всю мою горечь и счастье?

Яркие цвета неумело скользили по поверхности полотна. Можно было пересчитать по пальцам, какие написанные мной картины имели хоть долю теплых оттенков, но, видимо, именно так я прощался со своей тьмой. Сюжет произведения перетекал с воображаемого чертежа на бархатистую гладь. Очертания неторопливо вырисовывались, продлевая застывшую вечность. Живые девичьи глаза глядели мне в потрепанную душу. Понемногу в силуэте проявлялся любимый облик. Небрежные пряди цвета кофе с молоком свисали на лоб девушки. Сжатый кулак, прислоненный к самому сердцу, молил о помощи. Воздушный джемпер темного гранатового тона больше не грел изнуренную и слабую девушку. Кафельный пол скрашивал ее одиночество. Скромными штрихами выделялись руки, что держали утомленное лицо в своих объятиях. Призрачные лучи упали на глаза, создавая прямую видимость света. Солнечная полоса проступала отчетливо и настойчиво. Проблески же открывали мир под совсем другим углом, полным идиллии и гармонии. Свет любви был началом затаенной надежды.

Выбившись из сил, я с трудом сделал достаточно шагов назад, чтобы рассмотреть картину издалека. Задумавшись, я осознал, что это стихотворение Эмили, которое приняло иную форму человеческого восприятия.

Иногда ловил себя на мысли, что мой индивидуальный стиль стал вырисовываться почти после каждого прочтения поэтичной строки, скрывающей за собой незримую реальность. Я не знал, что происходило со мной всякий раз, когда приливающееся воодушевление просилось наружу.

Прерывистые всхлипы заставили меня резко обернуться. Передо мной стояла Эмили. Слезы текли ручьем по ее бледным щекам.

– Прости, я не знала, куда пойти…

Палитра отлетела в сторону, и я мгновенно подбежал к своей Лилу.

– Тише, тише.

Все внутри разрывалось на части, когда мокрые пятна затмевали прекрасные черты девушки. Эмили всеми силами старалась не показывать передо мной свою слабость, и порой это выходило ей боком. Я подавлял ее эмоции, мешал им быть услышанными. Моя роль всегда заключалась в позиции автогероя, рассказывающего о правде своего существования, в то время как Эмили была читателем, покорно изучающим мои врожденные изъяны.

– Я так устала, Стэнли. – Ее встревоженный голос бил по ушам.