Осколки грёз

Первым поднялся Стэнли. Он протянул руку, чтобы помочь мне встать. Он робел, когда прикасался ко мне. Боялся, что так только оттолкнет.

На этот раз мы вышли в противоположную сторону. Постепенно коридор стал увеличиваться в размерах. Спустя пару извилистых проходов впереди стал виднеться выставочный стенд, преграждающий дорогу дальше. Черный цвет имитировал рамку, а сам фон состоял из неразборчивого текста, в центре которого и расположилась основная надпись: «Всему начало – любовь». Чуть ниже были видны имена авторов выставки: Эмили Диннер и Стэнли Фриджерс.

– Почему здесь мое имя?

– Тебе нужно пройти вперед, чтобы найти ответ на этот вопрос.

Я не видела ничего, кроме темноты и собственной тени, отскакивающей от невзрачного света лампочек. Тревожность прокрадывалась под кожу. Готова ли я была заново нырнуть в пропасть, из которой так хотела выбраться?

Шаг.

Еще один.

Лабиринт собственных сожалений затянул меня слишком далеко.

На горизонте показался первый проблеск образов. Я оказалась посреди комнаты. Со всех сторон виднелись фигуры застывших всплесков краски. Много букв и манекенов, запятнанных всеми цветами радуги. Прожекторы явно направлялись к картине, ожившей прямо здесь. Все, что было нарисовано, так или иначе стало художественным воплощением в виде скульптур. Вблизи слаженно читались строки:

Мое тело исписано краской,
Алфавитом из тысячи фраз.
И из них на моем лице маска,
Под которой не видно глаз.

Мои стихотворения. Я помнила их все наизусть. Столько времени прошло. Вдохновение давно покинуло меня. Но, может, несмотря ни на что, оно все еще продолжало жить и биться где-то под сердцем?

Прозрение пришло позже. Моя книга со сборником стихотворений все это время была у него.

– Ты сохранил их, – произнесла я с какой-то долей облегчения, всматриваясь в очертания Стэнли, стоящего чуть поодаль.

Переступив еще один порог, я услышала мелодию, плавно отражающуюся эхом от стен. Здесь все было иначе. Сейчас передо мной стоял проигрыватель. С потолка свисали разные музыкальные ноты. Повсюду было много зеркал, в отражениях которых виднелись влюбленные пары. Еще один выступ, ведущий к картине, где пастельный закат смешивался с волной из аккордов. Я повернулась к следующим строкам:

Наши чувства хранят на пластинках,
Исполняя симфоний поэмы.
Мы оставим свой след в картинках,
Если спросят нас завтра: «Где мы?»

Бесконечные коридоры походили на головоломки. Цветовая гамма сменялась с одной на другую, и вместе менялись с ней сами локации. Композиция из нескольких картин провожала меня в следующую комнату. Первое полотно изображало два покалеченных сердца, продолжающих биться в теле парня и девушки. Темно-алые, истекающие старыми чувствами. Пройдя чуть влево, я увидела другой эскиз: на сердцах появились пластыри, а двое влюбленных держались за руки. За ними поднималась буря и светило солнце. Их любовь излечила мелкие шрамы, нанесенные когда-то в прошлом. Между картинами в ряд выстроились строки:

Два сердца на полу: одно мое, но два твоих,
Я отдала тебе свое на сохранение.
Неважно, сколько в настоящем штормовых,
Я за тобой, и в этом исключение.

Я не могла дышать. Все это было посвящено мне и нашей истории, изложенной в гармонии между живописью и поэзией. Настолько прекрасно и завораживающе, что все слова сейчас были бы излишни. Я пробегала мимо бессчетного количества картин и фраз, чувствуя, как глаза вновь наливались слезами. Слезами истинной радости.

Меня ждал последний поворот, ведущий к самому концу моего путешествия по придуманной когда-то Вселенной. Или началу?

Как только я собралась переступить порог, рука Стэнли дотронулась до моей.

– Даже если у нас ничего не получится, я хочу, чтобы ты знала, – он тяжело сглотнул и поднял взгляд на меня, пытаясь закончить начатое. – Ты всегда была моей мечтой среди всего звездного неба.

Не выпуская меня из своей хватки, он прошел вместе со мной до конечной точки.

Внезапно зажглись десятки искусственных свечей, невинно выдающих еще одну картину, совсем не похожую на остальные. Я долго всматривалась в детали и не могла припомнить ни единой строчки, которая хоть как-то могла относиться к ней. В один момент подсветка появилась у гравировки новых четверостиший. Постепенно вчитываясь, я осознала, что это был почерк Стэнли. И его стихотворение для меня. Я все еще любила его, и это мгновение могло стать возрождением того, что когда-то раскололось.

Я развернулась, чтобы найти его. Глаза метались от строчек до предметов в этой пустой комнате, пока не заставили замереть на месте.

Стэнли стоял на одном колене с открытой коробочкой в руках. Внутри ее лежало крохотное изящное кольцо из розового золота с бриллиантами по краям.