– Причём здесь это? Вы что-то узнали об отце? – заволновался больной, – Я не знаю, что натворил мой родитель! Я другой человек!
Доктор, бесячий подонок, не упустил возможность потянуть время:
– Отчасти верно. Дети и внуки убийц не обязательно пойдут по стопам. Для этого придумана мораль. Общество пишет роман на чистом листе сознания. Но у каждого на задворках сознания в генетической памяти останется жажда крови. Помести человека в стрессовые условия, и инстинкт хищника возьмёт своё.
Цирк. То, что парень в психиатрической больнице равносильно линчеванию. Его никогда не выпустят из цепких лап системы здравоохранения. Пора прекращать бесцельные дебаты:
– Максим, хотите, зачитаю выдержки из результатов экспертизы?
Панфилов демонстративно зашуршал бумагами и оборвал:
–
– Да…
–
Вы больны, Максим.
***
Хлипкий замок покидает петли и, жалобно лягнув, скрывается в темноте подъезда. Раскрошенный кирпич останется здесь. Путь на крышу свободен.
Одиннадцать шагов…
Дети инкубаторов. Стероидные коровы. Их доят, качают прозрачно-белесое молоко, вскармливая чужих детёнышей. Жаль, но дойдя до конца, эмоциональные калеки узнают, что потратили жизнь, прорываясь сквозь шелковые тернии к гаснущим звездам.
Десять…
Вспомнят ли меня? Я уйду призраком, stories в инстаграме дьявола. Скомканной копиркой посмертного эпикриза.
Девять.
Я не увижу её слез. Ветер времени закружит траурное платье, занесёт песком лучшее, что было между нами.
Восемь.
Всё это неважно. Они не увидят моего конца, моей слабости. Пусть я девиант, но смог дотянуться кончиками пальцев до сверхновой.
Семь!
Нужно было сделать это тогда! Но ты, сосунок, зассал! Отсталый мальчишка по-прежнему внутри, это он тебя отговорил!
Покончить с этим, остановить монстра! Шаг в пропасть – добровольная эвтаназия, посмертная ода погибшим по моей вине.
***
Я повертела листы-отшельники в руках, словно непослушный кубик-рубик. Тщетно пыталась найти на обгоревших страничках дату: не было. Автор боялся спешно бегущих дней календаря. Километровая прямая, ведущая к кончине. Но эти строчки, как плоды с верхушки фруктового дерева. Спелые, сочные упали первыми, чтобы сгнить. Эти слова – что-то более взрослое, мысли пригубившего жизнь человека. Я вкусила их, насладилась.
Город накрыли сумерки. Холодно… После усыпляющего тепла порывы шквального ветра, как ледяные щупальца, терзают незащищённые участки тела. Шея покрылась мурашками, руки инстинктивно спрятались в лоно карманов.
Октябрь в этом году непривычно холодный. Виноват ветер, мертворождённый сын Таганрогского залива, стонущий по ночам в подворотнях. Чёртов шквал, кара безбожникам-жителям, не стихающий четвёртые сутки. Прогнозы синоптиков оптимистичны: до понедельника температура не упадёт ниже четырёх-пяти градусов тепла даже ночью. Днём облачно, возможны кратковременные осадки. Смертным остается слепо верить метеожрецам и молиться, чтобы отметка на термометре не перешагнула нуль по Цельсию, пока не включат отопление. В противном случае обыватели впадут в массовый анабиоз. «Холодная неделя» неспешно прошлась по жилым массивам, но батареи едва тёплые. Слезы не растопят стены администрации. Деньги, деньги, деньги, кризис. Управленцам не удалось опробовать НЛП, гипноз и магию. Город сам раздвинул ноги, подставив девственную плеву во влагалище бюджета. На дворе цивилизованный двадцать первый век. Костяк революции не успеет построить баррикады: дадут отопление и недовольство, разогнанное холодом до жажды крови, испарится с миллионами ненужных калориферов.