Осколки Нации

Под капюшоном оказалось лицо престарелой женщины, настолько старой и высушенной годами, что её лицо походило на печёное яблоко. Большой мясистый нос, будто картофелина красовался на пол лица. Узкие щёлки глаз, и мешки под ними придавали лицу бабушки азиатские черты, а беззубый рот то и дело дёргался, будто что-то жуя.

— Разреши старому человеку у костерка погреться? — Проскрипела своим голосом женщина.

Герой будто выйдя из оцепенения, вскочил на ноги, и помог старушке опуститься на землю.

— Годы уже не те, — пожаловалась старуха, потирая ладонью поясницу, — всё болит, особо как дождь так ноги и поясницу крутит. Дай бог деточка, чтобы у тебя ничего не болело.

— Меня Давидом зовут. — Произнёс герой, поудобней усаживаясь у костра.

— Давид? Красивое имя, только не нашенское… а это твоя зверушка? — Спросила бабушка, указывая костлявым пальцем на медвежонка.

Медвежонок, осоловев от еды и тепла, свернулся у его ног калачиком и мирно посапывал. Погладив мягкую шёрстку питомца, Давид ответил:

— Да нет. Не мой это зверёныш. Я его в берлоге нашёл, как только доберусь до Зори, отдам его в хорошие руки.

Давид врал. Врал отчиму, Шраму, этой женщине и, наконец, себе. Оторвав зверёныша от убитой матери, он твёрдо решил оставить его себе, чего бы это ни стоило. Жизнь герою представлялась чем-то не стабильным и капризным, в любой момент его судьба могла, оборвутся от когтей зверя, шальной пули или наконец-от удара обыкновенной дубиной. Так что загадывать наперёд он считал, по меньшей мере, дурацкой затеей. А почему бы и нет? Почему бы не оставить этого медвежонка себе? А дальше будет что будет…

— Не получится тебе его сплавить… — Будто прочитав его мысли, произнесла старуха.

— Это ещё почему? — Опешивши воскликнул герой.

Старуха улыбнулась беззубым ртом, и он понял, что она и вправду прочитала его мысли. Не в прямом смысле конечно, но что-то выдало его. Может быть выражение лица, или же напускная уверенность, которую он придавал своим словам. Немного помолчав, старуха ответила:

— Никогда не обманывай старых людей. Они прожили больше тебя и поэтому в разы тебя мудрее и опытнее. Как говаривал мой покойный муж: «То, что ты съел, я уже давно выср… гм». У моего народа бытует одно поверье, про одного удачливого охотника по прозвищу Ушкуй. Сказывают, что в незапамятные времена завёлся в этих местах бер людоед…

— Прости, что значит Бер?

— Бер по-нашему означает медведь. Так вот о чём это я? Ах да! Люди говаривали, что не зверь — это вовсе, а злой дух. Ведь сколько не ловили его и стреляли он вновь и вновь возвращался. А если уж посчитал, какого ни будь человека своей жертвой, то уже нечем ты ему не поможешь, из-под земли достанет. Страх и безумие поселилось в этих краях. Некоторые люди даже начали поклоняться злому духу медведя, принося ему кровавые жертвы, но и это не помогло. В одной бедной семье жили два брата Ушкуй и Душан. Отца у них не было, а едва исполнилось им по двенадцать, как мать пошла от голоду в лес по грибы, да и сгинула от медведя. Взял тогда Ушкуй отцово ружьё и охотничий нож, а Душан копьё и сеть и пошли они искать логово зверя. Пройдя много дней и ночей уже в край обессилев, братья всё-таки нашли зловонное логово. Когда зверь, почуяв человека, вышел из берлоги, братья увидели, насколько он свиреп и огромен. Набросил было Душан на него свою сеть, но зверь тут же её порвал. Тогда бросил Душан в него своё копьё, но оно лишь беспомощно завязло в жёсткой, будто броня шерсти. Тогда Ушкуй, разрядив все патроны в зверя, схватил нож и храбро бросился на него. Тяжёлая это была битва, и не сладко бы пришлось братьям, не подоспей к ним на помощь охотившиеся рядом добрые люди. Зверь пал, последний же удар нанёс Ушкуй. В берлоге оказались двое малых, и братья, посовещавшись, забрали их к себе в село, в доказательство своей удали и смелости.

Давид, будто заколдованный внимал этой легенде, настолько красноречиво и правдиво её рассказывала эта женщина. Тем временем она продолжала: