Осколки небес

Тело жало и давило, крылья, казалось, скукожились от тесноты и непогоды, а мыслями овладело смятение, порожденное ясной, чистой глубиной распахнутых навстречу девичьих глаз — где-то там, в далеком московском храме. Никто и никогда не смотрел на него с такой безграничной преданностью, с таким откровенным восторгом и бесстыдной благодарностью. «Неправильно! Неправильно!» — предупреждающе звенела внутри натянутая струнка. А что неправильно? Как неправильно? В чем заключалась эта затаившаяся угроза?

Азариил рассеянно бродил по острому коньку, без труда сохраняя баланс и не придавая собственному поведению серьезного значения. Вечер плавно перетекал в ночь. Над редкими клочками туч призывно и недосягаемо мерцали звезды.

Здесь, на земле, для людей не существовало ни полетов, ни облаков, ни Света. Лютый холод, потемки уснувшей природы, потемки человеческих душ, какое-то напряжение, изнеможение, какая-то надрывная усталость кругом. В тысячный раз Азариил вспоминал улыбающиеся глаза праведницы, сквозь которые светила душа, но и в этой душе под плотным наслоением тревог и радостей скрывалась какая-то пронзительная тоска, покрытая коркой застарелой боли. Чуть разбереди — и процарапает насквозь, и выльется наружу слезами, будто кровью.

Почему они всегда плакали, люди? Почему рыдали от счастья, умиления, тревоги, отчаяния, восторга, ненависти, злости, вдохновения, горечи, любви — по любому поводу и без? Словно не существовало иного способа справиться с чувствами.

Азариил недоумевал. И против воли впитывал ту свинцовую тяжесть, которую день за днем, год за годом, взвалив на плечи, тащили проходившие мимо церкви случайные прохожие: ненастье и горе, горе и ненастье, холод и отчаяние, отчаяние и холод. И проникался их судьбами, и уже плохо помнил себя от замешательства.

Опершись ладонью на крышу, не ощущая холода, он присел.

В ту же минуту рядом, на уровне глаз возникли чужие колени, с которых ветер безуспешно пытался сорвать несколько воздушных, почти невещественных слоев белоснежной ткани. Аския опустился на конек: изящный, тонкокостный, исполненный яркого и одновременно мягкого сияния, словно Луна. Вся его фигура вместе с туманно-текучими крыльями казалась вытканной на грубой материи ночи серебряными нитями. Очень трогательно и очень по-человечески он сцепил руки на коленях, глядя прямо перед собой, и произнес:

— Мир тебе.

Азариил склонил голову в знак почтения.

— Я принес скорбные вести. Брат наш Акамиан потерпел неудачу. Лилит овладела его подопечным, лишенным веры священником, и заперла душу.

Вой ветра в проводах показался пронзительным криком младенца. Бесы ликуют, подумал Азариил.

— Мы недооценивали их могущество, — продолжил Аския. — Лютая злоба питает их, а изобретательности нет предела.

Азариил молчал, вслушиваясь в стихию, расщепляя звуки на победоносный рев, и омерзительный хрюкающий хохот, и топот ног в неистовых сатанинских плясках.

— Я уверен, Акамиан не мог сделать больше, — сказал он искренне.

— Но ты, брат мой, сможешь. Убивать падших, ввергать в ад. И награждать тех, кто достоин получить награду.

Воцарилось молчание. Ветер все бесился, завывая на разные лады бесовскими голосами. Поземка кружилась в воздухе и клубилась по дорогам.

— Ты принес Дар? — с сомнением спросил Азариил наконец. — Это неожиданно.

— Но закономерно. А в нынешней ситуации просто незаменимо. Два пункта. На твое усмотрение.

— Четыре, — поправил Азариил. — Сила, власть, блаженство или помощь людям, — перечислил он твердым голосом.

— Мы уже помогаем людям. И я уповаю на твое благоразумие и надеюсь, что ты не истратишь поистине бесценный Дар Отца нашего на несколько мгновений блаженства для себя.

— Это было бы безумием.

— Я бы выбрал силу, — бесстрастно посоветовал Аския.

— Уничтожить Белфегора? Или Мастему?

— Даже единственный низверженный демон лучше, чем ничего.

— На его место немедля явятся десять других.

Не говоря уже о том, что убийство как таковое вызывало мерзостную неприязнь.

— Тогда власть.

— Сослать одного из них в преисподнюю до скончания веков? Разве поможет? Тем более Лилит теперь свободна от своей задачи.

— Она опасна, и ее тоже можно наказать властью, данной Всевышним. Подумай об этом.

— Хорошо, — Азариил отвернулся, глядя под ноги, на крутой склон крыши. — Я учту твое пожелание.

По волосам скользнула узкая ладонь, и он не отстранился: таковы правила, Дар можно получить через прикосновение. Легкое сияние — кому-то из редких прохожих наверняка почудился росчерк болида над крышей собора, — и Азариил остался один.

Взгляд его рассеялся, затуманенный пеленой крепких раздумий. Предстоял нелегкий выбор. Божественный Дар вручается настолько редко, что порой проходят тысячелетия, прежде чем обретешь возможность испытать себя. Или не вручается вовсе — и таким образом, как ни парадоксально, проявляется милосердие Божие. Дар — это всегда испытание и искушение, ибо он сопряжен с выбором и завязан на свободной воле. Единственный раз, когда ангелу дается право принять собственное решение, совершить собственный поступок. Тяжкое, тяжкое решение…