Осколки памяти

Присели они возле тетеньки с трехлитровой буты­лью молока, мальчонка поет - женщины плачут, слезы вытирают, А тут эшелон подошел, торгующий люд побе­жал к покупателю, и хозяйка молочной бутыли пацанов отогнала - не мешайте. Тогда Ванька достал рогатку - он ведь был настоящий парень, - зарядил ее и мастерски, уверенно стрельнул в эту бутылку. Вдребезги раско­лотил, дескать, вас же для ребенка просили, а вы не дали.

Вот вся сцена, больше ничего не было. Но либо от факта звучания песни Высоцкого, который тогда под за­претом был, либо оттого, что мальчик совершает нехоро­ший, на взгляд редактрис, поступок (мне причин не объяс­няли), этот эпизод заставили из картины вынуть. Иначе картину не принимали.

В Москве, в редактуре Госкино СССР с нами раз­говаривали очень определенно: "Значит, так. Поезжай­те домой в Минск, вырежьте эту сцену и вырезанную часть привезите, тогда будем дальше вести разговор". Не доверяли. Привозил. Помню, главная редакторша посмотрела три минуты, и все - что хотела, она полу­чила.

А из картины вырван кусок сердца.

Сердце ёкнуть должно!

Монтировала картину Людмила Зиновьевна Печиева, постоянный монтажер нашего великого режиссера Всеволода Илларионовича Пудовкина.

После "Иду искать" я понял, что монтажу надо бы поучиться еще, и тогда, уже по собственной инициативе, я пригласил Людмилу Зиновьевну - совершенно очаро­вательную и легкую в общении женщину.

- Людмила Зиновьевна, скажите, как монтировал Пудовкин? - спрашивал я ее.

- Я ж была молодая, тоже спрашивала: "Как? Поче­му вот тут резать надо, а вот тут нет?" Он говорил: "Да отстань! Откуда я знаю? Сердце тут у меня ёкнуло".

И я понял, что монтаж - это штука сердечная, в нем важны не сантиметры, не миллиметры - сердце ёкнуть должно.

Вот так и сложилась картина. А две великие женщины - Людмила Зиновьевна Печиева и Ева Михайловна Ладыжинская, монтировавшая "Иду искать", - обучали своему искусству наших девочек, молодых монтажеров и ассистенток, которые просто прилипали к ним.

Для меня это тоже было полезно: глядя на этих ве­ликих мастеров, я понимал, как создается пауза, как рождается движение. Это то, что передается из рук в руки. В кинематографе многие профессии передаются из рук в руки, чего, к сожалению, сейчас на студии не делается, а тогдашние девочки сегодня уже на пенсии.

Венеция

Выход "Ивана Макаровича" как раз подоспел к зональ­ному фестивалю республик Прибалтики, Молдавии и Бе­лоруссии, куда все студии должны были представить свои картины, в том числе по одной детской. И вот "Ивана Мака­ровича", от отчаяния, пустили, а он возьми да и получи там Первую премию. Я вдруг стал лауреатом фестиваля, и это после того, как была задвинута "Иду искать".

Затем - Всесоюзный фестиваль, на который каждая республика должна была выставить программу: полно­метражная картина, документальная, мультипликацион­ная и детская. В разряде "детское кино" снова был пред­ставлен "Иван Макарович", который и тут завоевал Первую премию. Приз вручал сам Рошаль.

А дальше я узнаю, что картину делегируют на меж­дународный кинофестиваль в Венецию. Это целая исто­рия.

Предупредили, что все участники фестиваля долж­ны быть во фраках или в смокингах, на худой конец (тре­тий сорт) - в черном костюме. Но где было взять фрак? Да и не носил я их никогда. В общем, купили мы тогда с домашними к Венеции черненький костюмчик, Нелли­на сестра-мастерица сделала изумительную бабочку...

Все делалось тонко. Сообщали, что, мол, в Москве ждут, но документы мои в отделе выезда Госкино задер­живаются. А тут еще неожиданно приходит известие: в Венеции холера, надо сделать прививку. Я поутрянке бе­гом в больницу.

- Здесь прививки делают?

- Здесь, - отвечает мне молодой парень, врач, пре­бывающий, похоже, в состоянии похмелья.

- Мне от холеры.

А вижу, он плоховат. Я сбегал, принес бутылочку ко­ньячка. Он выпил, стал смелее:

- Давай!

Сделал мне укол и говорит:

- Да, кстати. Тут два укола надо делать: сначала по­смотрим реакцию, а затем второй через две недели.

- Некогда, дорогой мой! Фестиваль! Венеция! Давай сразу оба.

- Будет плохо.

- Да ладно.

Он мне тут же делает второй укол, и мы с ним рас­стаемся в мире и согласии. Прихожу я домой, и что-то мне начинает плохеть. Лежу пластом, в глазах только белое и черное - широченные зрачки на фоне белого яблока, ломает, коленки прижимаю к подбородку...

А фестиваль, оказывается, во всю идет!.. Все давно уехали...

Утро. Дождь. Взяв газету из почтового ящика, я выбе­жал из подъезда, добежал под дождиком до троллейбуса, вскочил, разворачиваю первую страницу и вдруг - как буд­то туда и смотрел - читаю сообщение о том, что на кинофе­стивале в Венеции картина "Иван Макарович" получила приз. Я обалдел.

На газету капали и расплывались в большие пятна капли дождя - как слезы.

Получил телеграмму с поздравлением от молодого московского режиссера Саши Файнциммера, который в это время где-то в Литве снимал картину. Вот и весь фестиваль.