Читаем Осколки памяти полностью

Пригласил я и очень популярного тогда по фильму "Место встречи изменить нельзя" Станислава Садальского. Там он был Кирпич, а здесь - Кисель. Очень хороший артист, парень чудесный, невозможно остроумный и веселый, ни минуты на месте посидеть не мог спокойно, разыгрывал всех постоянно. Помню, гостиница, стук в дверь. "Да!" Никто не отвечает, никто не заходит. Скребется кто-то. Открываю: стоит Садальский росточком с метр в натянутом на коленки пиджаке - лилипут.

А Хорохорина - письмоносица?! Она была полное чудо: кровь с молоком, пышная, чудная и нежная. По сюжету у Верки романчик школьный, видно, был со сред­ним братом, с Кокшеновым, который на Курилах деньгу зашибал, и вот она, вся переполнена жизненными сока­ми, но ждет его, - прелестна. И внимательная к дедуш­ке была, к Санаеву. До картины я, к сожалению, не был с Натальей знаком, это мои ассистенты сумели выпросить ее из Москвы - приехала, несмотря на то, что была там задействована. Мишу Кокшенова я сам очень просил при­ехать, он тоже где-то был занят - дивный парень.

А Стефания Михайловна Станюта... Это просто яв­ление!

Они все обладали сумасшедшей, фантастической органикой. Какая была замечательная Галина Климен­тьевна Макарова! Просто сувенир, подарок. Это удиви­тельная актриса. Удивительная. О ней делали докумен­тальную картину под названием "Королев я не играла". Да, она не играла королев, но она играла женщин, дере­венских, простых. С такой моторной силой актриса, что когда молоденькие уже все устали, скукожились - им сейчас петь, плясать, а они все полусонные - я, тоже ус­тавший, подходил к ней и говорил: "Галина Климентьев­на, очень прошу, взбаламутьте это общество!". Она отве­чала: "Зараз", шла туда, задом раздвигала на скамейке место, садилась - и происходило необъяснимое: все сра­зу приосанивались, и давай - песню запели и плясать пошли! Этого я объяснить не могу, я просто упивался ее талантом.

На своем портрете, который теперь висит на стене в моем кабинете, она написала:

"Борись Сильней Не унывай.

На ўспамін

Г.К Макарова"

Такое совершенно замечательное, нежное пожела­ние. Она была хорошая очень, своя, как родственница. А как играла! Органики несусветной! И на любую шутку откликалась, с ней работать было одно удовольствие. Са­наев через вентиляционное отверстие зовет, спрашива­ет, дома ли Верка. Макарова ему:

- Чего удумали, пьяницы чертовы?

- Свататься сейчас придем!

- Раздета она уже!

- Тем лучше! - говорит Санаев. - Позови Верку!

- Плачет она.

Ну, как это? Ни подсказки, ни наводки. Где текст из сценария, где их придумки - там уже не разбирали, пото­му что так все это было точно, так органично. Ты только благоговел и благодарил Господа Бога за то, что тот сострил, этот сострил, - вот так и картина получилась. Хотя был сценарий, где все точно прописано, но они его украшали - украшали не только импровизацией, но даже интонацией, каким-то оттенком. "Ровесник Суворова, а все помереть боишьси" - эту фразу Леша Дударев придумал, но едва Но­виков ее произнес, она стала совсем другой. Так бывает.

Работали все на общий результат, работа была ра­достная, уж очень нравилось всем вместе создавать кар­тину. Материал актеры посмотрят - нравится, редакто­ры посмотрят - тоже нравится, и никто, клятвенно заверяю, не думал, что делает что-то значительное. Про­сто от работы получали наслаждение, весело было, и ни разу у меня сердце не болело.

А это наполнение, очевидно, передается пленке, а пленка потом передает на экран. Ну, гениальные актеры, что тут говорить. Я сейчас уже вправе судить: по актер­ской части "Белые росы" оказались беспрокольной кар­тиной.

Снималась в два дубля, не больше. Но мне было до­статочно и одного - два-то уже не вставишь! Вообще, это было очень счастливое время.


Гродно

Чистых съемок было всего пара летних месяцев, даже меньше, поскольку очень удачное выбрали место. Вся съемочная группа рыскала по городу Гродно в поис­ках натуры и нашла: стоят новые городские дома, а вплот­ную к ним - колхозное поле с высоченной пшеницей, точно такое, какое фантазия придумала, готовое уже, спе­лое, сейчас убирать будут, и домики деревенские - го­род приближается, вытесняет деревню. Именно там Коля пел свою знаменитую песню: "Обломал немало веток, наломал немало дров". Место шикарное. Так обычно и бывает - увидишь, и вдруг что-то внутри ёкнет: да вот же где снимать надо! Так что в основном снимали в на­турных интерьерах, один только павильончик построи­ли - хату Караченцова.

И народ местный был. Чтобы собрать свадьбу, про­сто сделали помост, пригласили здешних жителей, орке­стрик притащили из ресторана - они чесали там.

И аиста в гродненском зоопарке взяли вместе со смотрительницей, и Валет рядом оказался. Гродно - очень компактный город, я очень люблю его.


Прости, Валет

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное