Читаем Осколки памяти полностью

Это была очень дорогая для меня картина. Картина, над которой, по-моему, стоило подумать. Мы создавали образ школы завтрашнего дня. И я, и актеры, и авторы свято были уверены, что это правильно.

К сожалению, вскоре Олега Даля не стало. Для Жени Стеблова у меня не было подходящего материала, и боль­ше мне с ним работать не случилось.


P.S. На юбилей в прошлом году мне подарили видео­кассеты с записями всех моих картин. Сижу я дома один, включил магнитофон, взял "Расписание на после­завтра" - интересно посмотреть, вспомнить, я давно не видел картину. Стыдно рассказывать, но я смотрел ее, как будто впервые: восторгался, умилялся, плакал, смеялся и все заново переживал, вспоминая прелестно­го Олега Даля и все, что происходило на съемочной пло­щадке.


"БЕЛЫЕ РОСЫ"


Три брата

На студии мне попал в руки сценарий молодого ав­тора, актера по образованию и драматурга по призванию Алексея Дударева "Белые росы". Я прочитал и понял, что из него с определенными поправками может получиться картина. Почему с поправками? Дело в том, что там были определенные сложности, которые предстояло решить. Первая сложность: тройняшки, три брата, близнецы. Но тут мне помог Ершовский "Конек-горбунок", я вспомнил:


"За горами, за лесами,

За широкими морями,

Против неба - на земле

Жил старик в одном селе.

У старинушки три сына:

Старший умный был детина,

Средний сын и так и сяк,

Младший вовсе был дурак"


Эти строки и подсказали мне решение: будут три сына старший, средний и младший. Вспомнил и даль­ше. Когда послали дурака меньшого пшеницу сторожить и он, вернувшись, ответ держал перед всеми, то докла­дывал так:


"Всю я ноченьку не спал,

Звезды на небе считал..."


Значит, мало того, что астрономией занимался, еще и поэтичная натура, романтик. И для меня тут же все стало на свои места: старший "умный детина" - шляпу сразу надели на Гену Гарбука, средний "и так и сяк" - путешественник Миша Кокшенов, а младший "чудак" гуляющий с гармошкой по всем свадьбам, - Колюня Ка­раченцов.

Этот вопрос у меня внутренне разрешился, и даже улыбка появилась: как хорошо!

Вторая сложность: старики. Я объездил все театры Белоруссии и узнал, что актеров-стариков нет, надо ис­кать.

Один у меня сразу был на примете - Борис Кузьмич Новиков. Он, сыгравший эпизодик в моей первой карти­не "Иду искать", так и стоял у меня перед глазами: зазы­вала с фотоаппаратом - прелесть полная!

Где взять второго?


Господь послал мне Федоса

А тут как раз после своего "Братушки" я попал в со­став делегации, которую отправляли в Болгарию. Ехали первый секретарь Союза кинематографистов СССР Лев Александрович Кулиджанов (глава делегации); народ­ный артист СССР, секретарь актерской секции Союза Все­волод Васильевич Санаев, Эмиль Лотяну и я.

Летели туда замечательно. Мы с Эмилем сидели ря­дом во втором ряду; первый ряд - люкс для VTP, там были Санаев и Кулиджанов. Я Кулиджанова до того видел толь­ко выступающим с высокой трибуны - серьезный всегда, и Санаев тоже - монументальный, суровый. Им, как "випу", коньяк приносили, причем без ограничений, нам же не положено было. А они оказались настоящими дру­зьями - делились.

Как только прилетели, Кулиджанова тут же за­брали "в верха" черные правительственные маши­ны - решать всякие важные государственные дела, Эмиль Лотяну увидел своих друзей румын, бросился к ним и исчез, а мы остались со Всеволодом Василье­вичем вдвоем.

Он большой, импозантный, до ужаса серьезного вида человек - робело все во мне, все млело. И никуда ж не убежишь - неприлично, придется вместе быть. "М-да, жизнь предстоит “веселая”", - подумал я.

И вдруг через пять шагов (мы идем, я стал считать шаги) я начинаю ржать. При всей своей внешней суро­вости Всеволод Васильевич оказался самым настоящим весельчаком: он рассказывал такое количество исто­рий, что у меня болел живот от беспрерывного хохота. Он оказался такой озорной, такой по-хорошему хули­ганистый! А ведь действительно, за серьезностью его вида я забыл, что Всеволод Васильевич еще и комедий­ный актер ("Волга-Волга", где он сразу две роли сыг­рал, мхатовские работы), хотя как это все в нем могло уживаться?! Глаза искрятся, чертенята в них бегают - веселуха! Такой вот он: и жутко серьезный, и жутко ве­селый.

И за то время, пока мы с ним гуляли по Софии, Сана­ев раскрылся передо мной полностью: он оказался таким очаровательным дедом! Честный, справедливый, озор­ной, замечательный и очень простой человек. У меня было изначально уважительное отношение к нему, а ког­да я узнал его ближе, с ходу влюбился, беззаветно влю­бился. Господь послал мне Федоса! Просто чудо, ну, то, что надо!

И я как в омут головой, рассказал про сценарий: "Все­волод Васильевич, а? Может, сыграем?" Он приехал в Минск. Зашла в кабинет студии "глыба", встретила эту "глыбу" съемочная группа - и стало тепло и весело сразу, говорят: "Мировой дед!".

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное