Читаем Осколки памяти полностью

Консультантом картины (детской картины!) был бывший секретарь ЦК Кирилл Трофимович Мазуров. Но не посты здесь важны, важно то, что был он чрезвычай­но интересным человеком. Обратились к нему, посколь­ку во время войны Мазуров занимался этой проблемой и хорошо ее знал, а в тот момент он был уже в Москве пред­седателем Всесоюзного Совета ветеранов войны и труда; это огромный пост, так что работы у него было выше кры­ши, и тем не менее, получив сценарий, он дал согласие быть консультантом и пригласил меня в Москву к себе домой, на улицу Алексея Толстого, познакомиться и по­говорить.

Я был ошеломлен библиотекой в его кабинете - рос­кошная, собраны шедевры всемирной литературы, потря­сающие издания. Но если впечатляющие библиотеки я все же видал и раньше, то вот такой фонотеки, какая была У Кирилла Трофимовича, я не видел нигде, ни у кого - больше всего меня поразила она, настоящая фонотека.

В доме у него стоял хороший проигрыватель, и от пола до потолка четко штабелями были выстроены пла­стинки. Когда я туда глянул, по всей моей коже пошел мороз: вся серьезная мировая классика! Оказывается, он очень любил музыку и, видно, будучи за границей, или по каким-то другим каналам, покупал пластинки лучших мировых производителей. И понял я, что это человек обычайно тонкой души и культуры. Прелестный совершенно человек Кирилл Трофимвич, и прелестный дом.

А потом появилась его рецензия на сценарий. Он прислал мне домой письмо, где после внимательнейшего анализа были очень подробно изложены его рекомендации. При этом нигде он не ругался, а доброжелательно отмечал: это было вот так это вот этак, и выражал надежду на то, что я, продолжая работать над картиной, учту его замечания.

Потрясло удивительное человеческое внимание. Мало того, что Мазуров взялся за это дело в принципе, так он еще настолько серьезно и ответственно к нему по­дошел.

Я чрезвычайно благодарен Кириллу Трофимовичу. Получив его письмо, я тем самым получил подтвержде­ние тому, что к картине и ко всему, происходящему в ней, надо отнестись очень внимательно, ведь, по сути, это от­нюдь не детская картина. О детях - да, но главное - об отношении к ним взрослых!

И все было учтено.

Я представляю, что, если бы Мазурову пришлось да­вать оценку Антоновичу, который в свое время "доставал" академика Сикорского, редактировавшего сценарий фильма "Третьего не дано", он поставил бы под сомне­ние его состоятельность как рецензента и написал бы приблизительно так: "Полагаю, Антонович не совсем ком­петентен в этих вопросах, а потому несколько заблужда­ется". Он бы не сказал, что Антонович ни черта не знает.

Когда работа близилась к завершению, Кирилл Тро­фимович приехал в Минск и досматривал картину здесь. А ведь мог бы запросто затребовать, чтобы меня коман­дировали в Москву.

В Минске Мазуров пригласил меня отобедать к себе в правительственный особняк. На удивление легко и комфортно себя там чувствовал, и, думаю, помимо проче­го, потому что о своих замечаниях по сценарию он даже не напомнил, очевидно, полагая, что коль сказано, я должен поверить и сделать.

"Хорошая картина, показывай деткам больше", - сказал он после премьеры. А наша критика меня "чеса­ла". В ту пору модны были всякие экстравагантные ходы от лукавого, а простоту изложения белорусские критики не принимали. Одна местная критикесса, будучи в соста­ве жюри всесоюзного фестиваля, даже выступила против картины. Аргументов не знаю - я там не присутствовал, но мне эстонцы и латыши после говорили: "Как так! Свои против своих выступают!" Зато ЦК Туркмении наградил меня "почетной вазой" - туркмены поняли, а наши нет.

Детский кинематограф никогда не был в фаворе у здешнего кинематографического начальства. Существо­вало взрослое художественное кино, а рангом ниже, на отшибе, из остатков - детское.

Поначалу и я не думал снимать детские картины, мне казалось, что это невероятно трудно: объяснить ре­бенку, что ты от него хочешь, "Как он с ними лялякает, как?!" - не понимал я, глядя, как работает на площадке с детишками великий Лев Владимирович Голуб, а когда сам начал снимать, вся боязнь прошла. Детский кинема­тограф - это очень интересно: издалека кажется "не буду", а когда столкнешься, оказывается - какая это пре­лесть работать с детками! А молодые режиссеры хотят первым делом снять серьезный фильм, полнометражный, чтобы сразу заявить о себе. Это повсеместная ошибка.


"ОСЕННИЕ СНЫ"


Мои старики

У меня нет нелюбимых картин, потому что во все я вкладывал душу, и тем не менее к "Осенним снам" у меня отношение особое: эта картина камерная, глубокая, и яви­лась она для меня каким-то трагическим предвестием. Предвестием кончины Всеволода Васильевича Санаева...

Я пошел в театр Янки Купалы посмотреть на моих друзей, очень хороших, любимых мною людей, - Пашу Дубашинского, Витю Тарасова и Галину Климентьевну Макарову, которые играли главных героев в спектакле "Вечер" по пьесе Алексея Дударева.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное