Осколки (СИ)

Здоровый охранник уже почти рыдал от смеха. Ну и кто из них идиот? Гилдерой вполне мог сейчас отобрать у него палочку и проклясть, а тот так бы ничего и не понял.

— Гилдерой, лапушка, вот ты где!

Матильда уже спешила на помощь. Охранник вытер выступившие на глазах слёзы и серьёзно сказал:

— Заберите уже вашего пациента. Не положено.

— Конечно-конечно, — затараторила Матильда. — Он у нас очень любопытный. По всем этажам гуляет…

— Любопытный, — охранник нехорошо улыбнулся. — А может, он шпион?

— Скажите тоже! Он беспамятный совсем и на всю жизнь у нас прописался.

— Беспамятный, говорите?

— Абсолютно.

Матильда постучала по стене, а Гилдерою стало бесконечно горько за свою дурацкую жизнь. Вроде и живой, а вроде и крест на нём давно поставили. Не то чтобы он не привык, что при нём ведут такие разговоры, нет. Просто впервые подумалось о том, что с ним будет, когда Матильда умрёт — она же уже старая…

— Ну, идите уже. С миром. Я начальству не стану докладывать.

— И правильно! Зачем зря от дел отвлекать?

Матильда взяла Гилдероя за руку и вывела прочь из палаты. И никто не заметил, что убийца подглядывал за ними из-под опущенных ресниц. Хотя Гилдерою такое могло и привидеться.

Ночью Гилдерою не спалось. Слова Матильды про «всю жизнь» показались пророческими, и от этого стало тоскливо. Неужели он так и будет есть кашу на завтрак и завидовать Алисе и Фрэнку, когда их навещают? Всю жизнь? До самой смерти? Его же даже уже не лечат! Решили, что память повреждена безвозвратно, и махнули рукой. А он ведь ещё живой… и не очень старый. Наверное, если бы за него кто-нибудь мог поручиться, его бы даже отпустили домой… Надо бы спросить Матильду, так это или нет. Мир за стенами госпиталя пугал, но одновременно и привлекал со страшной силой. Гилдерой встал с кровати и бесшумно подошёл к окну. Кроме унылого серого дома, стоящего напротив, был виден кусочек неба, усыпанный звёздами, и показалось, что если на него смотреть чуть дольше, можно вспомнить… что-то из прежней жизни.

Голова разболелась так сильно, что Гилдерой решил отправиться на пост, чтобы у дежурного целителя попросить зелье. И от головной боли, и снотворного… ему больше не хотелось мечтать о несбыточном. Хватит! Агнес спала на посту, устроившись на стульях. Гилдерой ощутил укор совести за то, что хотел побеспокоить бедолагу после тяжёлого рабочего дня из-за таких пустяков. В конце концов, он что, не потерпит? Он уже собрался уйти, когда услышал тихий ритмичный стук, доносящийся из палаты убийцы. Любопытство взяло верх, и Гилдерой на цыпочках пробрался мимо Агнес. Когда он попытался нащупать дверную ручку, то его рука неожиданно не встретила никакого сопротивления. Проход был открыт.

В лунном свете Гилдерой отлично видел убийцу, который, держась одной дрожащей рукой за тумбочку, второй пытался дотянуться до графина с водой. Выходило у него просто ужасно. Ещё можно было сделать вид, что ничего не видел, и просто уйти…

— Погодите, сэр.

Убийца дернулся, и его рука сорвалась с тумбочки. Оставшись без опоры, он не просто упал, а грохнулся с кровати и затих. Проклятье! Неужели всё-таки умер? Гилдерой оглянулся, всё ещё надеясь, что Агнес, услышав грохот, придет и хотя бы уложит раненого на кровать. Однако несколько мучительных мгновений спустя, он понял, что Агнес не придёт, а он всё ещё может уйти… и сам стать убийцей.

Гилдерой подошёл к бесчувственному телу и с трудом поднял его, укладывая на кровати. Что дальше? Матильда обычно приводила пациентов в чувство, прикладывая к лицу мокрый платок. Правда, она ещё что-то нашёптывала…

Платок отыскался в кармане пижамы, и, смочив его водой из графина, Гилдерой накрыл лицо убийцы. Чёрт! Похоже, у него жар. Гилдерой принялся осторожно смачивать кожу, а когда дошёл до губ, то ему показалось, что они приоткрылись… нет! Не показалось. Убийца захватил край платка губами и принялся жадно сосать. Бедолага! Да он просто сильно хотел пить.

— Тш-ш…

Ему никогда не приходилось самому ухаживать за больными, но он насмотрелся, как это делала Матильда, после особо тяжёлых приступов Алисы. Гилдерой подтянул подушку и устроил на ней раненого так, чтобы верхняя часть тела оказалась приподнята. Тому, кажется, было очень больно, но он терпел, принимая помощь. Когда у его губ оказался стакан, он зажмурился, и Гилдерой смог разглядеть его слипшиеся от влаги ресницы. Повинуясь порыву, Гилдерой осторожно погладил бедолагу по плечу и снова прошептал:

— Тш-ш… всё хорошо.

Раненый осушил два стакана воды, прежде чем обмяк и позволил себя уложить для сна. Гилдерой укрыл его одеялом, подоткнув края, после чего не удержался и погладил по голове.

— Спи… всё будет хорошо.

Сейчас он и сам верил в это.

***