Осколки (СИ)

До своей кровати Гилдерой добрался никем не замеченным и почти до утра раздумывал над жизненными парадоксами. Вот он, например, помог убийце, а мог бы не помогать, но тогда бы с огромной вероятностью стал убийцей сам. И разве бы это было хорошо? За несколько лет своего недуга Гилдерой столкнулся с разным отношением к себе: кто-то восторженно требовал автограф и разочарованно спрашивал: «А книги не будет?» Кто-то с откровенной неприязнью называл его лжецом и злорадно сообщал, что если бы Гилдерой и впрямь был таким героем, как про себя писал, то никогда бы не вляпался так бездарно. Только Матильда ничего от него не требовала и не ждала, зато радовалась каждой написанной им букве и каждой прочитанной книге. Сначала он хотел прочитать, в том числе, и свои рассказы, но, когда Матильда их принесла, не стал. Почему-то красавец на обложке вызывал мучительный стыд — на его фоне Гилдерой ощущал себя жалким неудачником.

Так или иначе, он был благодарен Матильде за её человеческое отношение, которого, по её мнению, заслуживал каждый. Даже убийца. Гилдерой слишком хорошо помнил, как она утешала его самого после случайной встречи с каким-то недоброжелателем. Тогда он в отчаянии схватил её за рукав и потребовал, чтобы она рассказала ему, за что его так ненавидят. Но Матильда только гладила его по голове, как ребёнка, и шептала: «Я не судья тебе, милый. И ты сам себя не суди. Всё проходит. И всё забывается». И хоть Гилдерой тогда ей не поверил, но почувствовал себя значительно лучше. Как сейчас, когда напомнил себе, что и он тоже не судья, а всего лишь помог раненому. Эта простая мысль подарила ощущение правильности происходящего и дала возможность спокойно заснуть.

Проснулся Гилдерой от шума в коридоре. Он хотел ещё понежиться в постели, но когда понял, что скандал разгорелся из-за того самого убийцы, которого он навещал ночью, поспешил выйти из палаты.

— Он — герой, — почти кричал молодой человек в измятой мантии, — и я не позволю относиться к нему как к убийце.

— У меня приказ! — стоял на своём новый охранник, размахивая палочкой, из которой сыпались искры.

— Успокойтесь, мистер Поттер, у него приказ, — уговаривал посетителя Главный целитель.

— Какой, к дьяволу, приказ? Вы меня не слышите? Он — не убийца! Его нельзя под стражей!

— Я просто охраняю объект!

— Объект! Вы слышали? — мистер Поттер оглядел собравшихся целителей и пациентов и, остановив взгляд на Гилдерое, продолжил: — У вас здесь достаточно объектов, а Снейп — герой! Почему все целители здесь? Кто его лечащий врач? Почему ему не оказывают помощь?

Главный целитель попытался его увести, но не тут-то было.

— Я уйду, только когда увижу, что со Снейпом всё хорошо!

В этот момент дверь в холл была снесена каким-то проклятьем, и судя по радости на лице мистера Поттера, это подошли его друзья. Аврор тоже вызвал подкрепление, и Гилдерой уже раздумывал о том, где лучше укрыться, как в центр вышла подруга Поттера с поднятыми вверх руками в знак доброй воли:

— Стойте! Мы совершенно не собираемся ни на кого нападать. Мы сейчас уйдём, — проговорила она с нажимом, глядя на Поттера. — И вернёмся с разрешением на посещение. Кто его должен дать?

— Глава Аврората, — пробормотал недовольный охранник.

— Да хоть министр! — запальчиво воскликнул Поттер.

— Мы вернёмся, и будьте уверены, что за лечением мистера Снейпа будет установлен дополнительный контроль! — она обняла Поттера за плечи, и он послушно пошёл за ней.

Гилдерой ещё немного походил по коридору, прислушиваясь к разговорам целителей, восхищённых тем, что за Снейпа пришёл просить «сам Поттер». Наверное, он тоже был героем, но разбираться в этом было недосуг, зато таинственный пациент стал намного интереснее. Охрана входа в палату стала гораздо бдительнее, и Гилдерою не удалось даже заглянуть туда днём. Поэтому вечером он едва дождался, когда их этаж запечатают на ночь, отпустив охрану. Ночью в Мунго попасть можно было только в приёмное отделение и в палаты экстренной помощи. И в этом был смысл, потому что на ночь оставались совсем уже тяжелобольные, которых лишний раз лучше не тревожить. К тому же в каждом отделении дежурили свои бригады целителей.

Теперь, когда у пациента появилось имя, Гилдерой шёл уже не просто любопытствовать — навещать. Агнес, которая зарабатывала себе на учёбу и брала почти все ночные дежурства, привычно спала на посту. Сегодня она пришла только вечером, поэтому пришлось постараться, чтобы её не разбудить, но Гилдерой справился и проскользнул мимо неё в палату, дверь которой снова оказалась открытой.

Снейп явно не ждал посетителей, потому что снова пытался добраться до воды и чуть не грохнулся, заметив Гилдероя. Он попробовал что-то сказать, но не смог и только скривился, схватившись за горло.

— Тш-ш…

Гилдерой налил в стакан воды и, усадив Снейпа, попытался его напоить. Однако тот сердито на него взглянул и вцепился в стакан с необычной для тяжелобольного силой.

— Сам так сам, — согласился Гилдерой и отступил, понимая, что Снейп очень болезненно воспринимает вторжение в личное пространство.