Осколки света

– Я люблю другую. Но не волнуйся. Я тебя не брошу. Останусь с тобой и Дэном. Просто не делай так больше. Никогда.

Я не стала рассказывать все. Хотя и этого хватило, чтобы поразить Салену.

– Так и сказал? – ахнула она.

Я кивнула, хотя на самом деле кое о чем умолчала. Наверное, мне до сих пор стыдно. Не за то, что купила белье. И не за то, что захотела секса. А за то, что спустила все Мартину с рук. Заняла второе место после Кэти. Да, похоже, здесь и кроется мой стыд. Не забывайте, мне было девятнадцать. Растяжки на животе только начали бледнеть. Я еще верила, будто время изменит чувства Мартина к ней. И потом, он обещал: «Все кончено. Случилось всего раз. Она знает, что это не повторится».

– Так почему ты осталась? – спросила Салена. – Почему его не бросила?

Легко говорить, в ее-то годы! Молодые категоричны. А любовь – капкан, который сжимается медленно, очень медленно. Не как венерина мухоловка (хотя Венера – богиня любви, название подходящее), а как аризема, которая неспешно заводит жертву в смертоносную трубку. И да, я воображала, будто смогу изменить Мартина. Как героини книг. Они приручали чудовищ силой и терпеливостью, спасали мальчиков из объятий Снежной королевы. А нашей с вами героине не повезло. Она постарела, а мальчик остался прежним и глядел на мир через кусок льда, который никакими чарами не растопить.

– Прости, – извинилась Салена. – Зря я спросила. Не всегда получается уйти.

Она меня обняла. К ней присоединилась Леони, потом Рахми – она бежала перед нами, но остановилась, почуяв неладное. Я заплакала, причем громко, навзрыд, некрасиво всхлипывая. Я словно тонула, а эти женщины меня спасли. Оставалось только вытолкнуть соленую воду из легких вместе с ужасным воспоминанием.

Мы стояли так, пока Алекс не вернулась за отставшими. Она не задавала вопросов, только протянула бутылку сока.

– Держи. Надо побольше пить.

Я утерла глаза.

– Извините.

– Не за что извиняться, – успокоила Леони. – Иногда мужики сволочи.

– Поступай как считаешь нужным, – сказала Салена. – Не кори себя за чувства. Если негде будет переночевать, или захочешь все обдумать, или просто полежать и посмотреть «Нетфликс», я всегда рядом. И остальные тоже.

– Спасибо, – кивнула я.

Мы медленно вернулись через парк. Прохладный воздух остудил пылавшее лицо. До нынешнего вечера я и представить не могла, что расскажу кому-нибудь о том случае. А сегодня рассказала подругам. А еще сегодня затих насмешливый внутренний голос – впервые с той ночи, когда я сорвала с себя черный комплект, запихнула в мусорное ведро, переоделась в сорочку и осталась, потому что не могла иначе. А еще сегодня, после пробежки, пока Мартин и Вуди смотрели фильм, я набрала ванну с пеной, взяла бокал вина и поискала в гугле коктейльные платья, белье и вечерние туфли.

8

Среда, 13 апреля

Сходила сегодня на первый урок вокала. Ожидала совсем другого. Во-первых, представляла преподавательницу старше себя, лет шестидесяти-семидесяти. Думала, увижу даму вроде миссис Кларк из «Малберри», в очках «кошачий глаз», с седыми волосами и «химией» на голове. Не знаю почему. Наверное, мне непривычны уроки пения, даже непривычнее бегового клуба или похода в бар с подругами. Так буду объяснять Мартину свое отсутствие по средам. «Мы с подругами ходим выпить». Уроки пения сохраню в строгой тайне.

Преподавательница просит называть ее Чарли. Она молода, примерно возраста Салены, и поет в группе «Плохая карма». Альтернативный рок, раньше Дэну такое нравилось. У них есть свой канал на «Ютьюбе» и профиль на сайте «Бэндкэмп», где раскручивают независимых исполнителей. Чарли живет с подругой в подвальном этаже большого родительского дома с видом на Хампстед-Хит. У нее осветленные волосы, проколотый нос и десять лет классического музыкального образования. К ней приходят разные люди с разными просьбами. Полупрофессионалы и простые любители. Она говорит: каждый умеет петь, нужна только тренировка.

– И уверенность, конечно. Давайте сначала разогреемся.

Я думала, будет нечто вроде прослушивания. Даже распечатала текст песни с сайта. А Чарли на него едва взглянула. На первом занятии я повторяла гласные звуки в разных регистрах, а она подыгрывала на рояле. Нельзя было назвать это пением. И даже музыкой. Мне стало неловко – я представляла, как звучит мой голос. Однако в «доме» Чарли я не увидела ни насмешки, ни осуждения. Ее «дом» отличается от панковского образа – все на своих местах, натерто до блеска, во всем дисциплина.

– Ба, ба, ба-а. Давайте. После меня.

Ба, ба, ба-а. Овечье блеяние.

– Ба, ба, ба-а. Ну же, Берни!

Ба, ба, ба-а. Слабое, нелепое кваканье. В горле пересохло. Очень жарко. Вот сейчас она скажет: «Вы были правы, Берни, голоса у вас нет. Вы исключение, подтверждающее правило».

– Громче, Берни!

Ба, ба, ба…