Осколки тебя

— По-хорошему мне должно было стать легче от того, что не пришлось делать ничего самой. Но мне до сих пор снятся кошмары. Думаю, такие вещи влияют даже на худших людей.

— Детка, поверь мне, я провел достаточно времени с плохими ублюдками. С обитателями сточных канав. Ты и близко не похожа на худших из людей. Единственное, что отличает тебя от доброхотов — это то, что ты гораздо честнее их.

Я поднялась с его колен, и он позволил мне. Сжав руки в кулаки, Сент долго смотрел на озеро.

— На тебя напали на автограф-сессии. Тогда все и произошло, — сказал он.

Это был не вопрос, просто констатация факта. Факта, на который я потратила много времени, денег и влияния, чтобы никто, кроме тех, кто был вовлечен в это дело, не узнал.

— Дело закрыли, — сказала я в ответ.

Он поднялся со стула и шагнул вперед.

— Как тебе известно, я знаю одного парня. Он рассказал мне не много. Только то, что что-то произошло. Кому-то было предъявлено обвинение. Никаких имен. Твои люди хорошо поработали.

Стиснула зубы, борясь с желанием сделать шаг назад. Отступить. Мной двигало не инстинктивное желание сбежать — мои инстинкты были отточены, натренированы и доведены до совершенства, чтобы не показывать слабости и уж точно не отступать.

Нет, я стала жертвой эго. Гордыни. Я чувствовала себя слишком защищенной той историей, которую мир знал обо мне. И, что еще важнее, тем, чего люди не знали. Я была счастлива, что они создали мою биографию из наполовину исследованных фактов и полностью исследованной лжи, собранных из интервью, фотографий и поиска в Google. Мне нравилась общеизвестная версия Магнолии Грейс — достаточно близкая к оригиналу, чтобы мне было комфортно и достаточно далекая от него, чтобы я могла спокойно дышать и спать по ночам.

— Тебе действительно комфортно, когда люди ненавидят тебя, не зная правды? — спросил Сент.

Я нахмурилась.

— Ах, но люди возненавидели бы меня еще больше, если бы знали настоящую правду. На что мне насрать. Хорошо, что им не настолько наплевать на меня, чтобы копать глубже.

— Но если бы люди узнали настоящую правду, тогда ты могла бы им понравиться.

— Нет, — рявкнула я. — Люди пожалели бы меня. А это не то, чего я хочу в этой жизни. Мне не нужны письма со словами поддержки. Я не хочу стать той, кому женщины с подобной судьбой станут присылать письма со своими историями, видя во мне какой-то непонятный символ.

Я сделала паузу.

— И да, я не хочу нравиться людям.

Сент молчал и не пытался утешить меня. Он просто ждал продолжения, и я знала, что он будет ждать столько, сколько потребуется.

— Я ничего не помню. Очевидно, это побочный эффект «Рогипнола²²», — я стала покусывать губу. — Некоторые женщины скажут, что этот побочный эффект — благословение. С тобой делают ужасную, оскорбительную вещь, но по крайней мере, тебе дается шанс не помнить об этом, верно? Так утверждали некоторые люди. Те немногие, кто знал не понаслышке, конечно.

Я вспомнила реакцию своей матери, когда совершила ошибку, рассказав ей. Это был момент слабости. Внутри меня проснулся маленький ребенок, который все еще ждал и хотел чего-то.

«По крайней мере, тебе не придется вспоминать об этом, милая. Так тебе будет легче оправиться. Тебе даже не понадобится терапия, потому что тебе не о чем будет говорить»

Слова матери прозвучали черство, потому что она сама была такой. Она испытывала дискомфорт при разговорах о деликатных вещах. Черт, она даже не говорила со мной о месячных. За нее это сделал мой отец, что было даже к лучшему.

Я снова посмотрела на Сента.

— Может, для кого-то другого и было легче ничего не помнить, но не для меня. Потому что когда подобное случается с тобой — помнишь ты или нет не играет никакой роли. Ты знаешь, что это произошло, но вынуждена довольствоваться только своим воображением, чтобы рискнуть предположить, что сделали с твоим телом. А, как ты знаешь, мое воображение чертовски обширное и чертовски мрачное.

Моя губа начала кровоточить, и я присосалась к ране.

— Как его зовут.

Это был не вопрос. Это был приказ. Это была клятва. Сент использовал ту ярость, которую мне не терпелось высвободить. Я не думала, что такая деталь из моего прошлого заставит его это сделать. А может думала. Может я хранила ее, наблюдая, как у него появляются чувства ко мне и ждала, когда они достигнут критической отметки, чтобы началась самая бурная реакция.

Ненормально, а значит это была правда.

— Его зовут Дэвид Китон. И чтобы избавить тебя от звонка тому «парню», который у тебя есть для решения таких вопросов, я скажу, где он. Толедо. Он оттуда родом. Похоронен на кладбище «Хилл-Крик». — Я фыркнула. — Мой отец побеспокоился об этом.

Сэнт слегка приподнял бровь.