Осколки зеркала

«Милая Марусенька.

Я еще не получил денег с киргизов[93], жду со дня на день. Завтра в Москву едет Володя Тренин хлопотать за меня. Как получу, немедленно вышлю половину тебе…

Зиму я буду жить здесь, так уж я решил, котя, так будет легче. Я тебя очень люблю потому, что любил тебя все 10 лет. В Москву я буду приезжать часто; будем с тобой друзьями, без этого мне будет плохо. Все, что вышло так странно — всему я виною, я это знаю, и мне горько, что я причиняю тебе боль.

Вот адрес: город Таруса, Московской обл., улица Шмидта, дом 9 Размахова. В. В. Тренину для меня.

Целую тебя нежненько, напиши мне немедленно. Целую кошек[94].

Арсений».

Осенью тридцать седьмого года Антонина Александровна и папа вернулись в Москву. Владимир Владимирович Тренин ушел из дома, сняв где-то комнату. Папа поселился на Партийном, а мама стала устраиваться на работу, чтобы прокормить себя и детей. Ради того, чтобы двое были счастливы, пятеро были ввергнуты в несчастье.

Антонина Александровна Тарковская (урожденная Боханова, в первом браке — Тренина), 1945

Владимир Владимирович Тренин. Погиб в писательском ополчении под Вязьмой в 1941 году

Итак, папа и Тоня впервые встретились вдвоем осенью тридцать шестого. Они гуляли по городу, проходили по Ордынке, и папа читал Тоне стихи. Шел дождь, и вокруг фонарей светились туманные круги.

То были капли дождевые,
Летящие из света в тень.
По воле случая впервые
Мы встретились в ненастный день.

И только радуги в тумане

Вокруг неярких фонарей
Поведали тебе заране
О близости любви моей…

«Бремя ревности и страсти», принятое Антониной Александровной, было нелегким. Во время войны папа написал ей: «…Я очень тебя люблю, и моя любовь будет с тобой навсегда, что бы ни случилось, уже не требовательная, а просительница. Я стал совсем другой теперь, я видел почти все, я стар[95]. Но я верю, что все будет хорошо».

Военные письма, а их тетя Тоня получила за два года более двухсот, полны нежности к ней. В них папа объясняется ей в любви не только в прозе, но и в стихах. В стихах, ставших классикой Тарковского.

Некоторые стихотворения, написанные для фронтовой печати, папа подписывал псевдонимом Я. Тонин, Я. Тонюшкин.

«Я простила Арсению Тоню, потому что это была любовь», — скажет потом мама. И еще — Тоня была добра. Она с самого начала хорошо к нам отнеслась и часто напоминала папе, что из полученного гонорара надо дать детям — ведь мама не подавала в суд «на алименты». После того как папа ушел к Озерской, мама и Тоня подружились. Их роднило многое, в том числе и любовь к папе, которого они одинаково понимали и чувствовали. Теперь они обе жалели его. Внешне они были разными. Мама любила простоту, Тоня была «дамой». Носила шляпы, модные платья и даже в бомбоубежище не могла выйти, не накрасив губы. «Граждане, воздушная тревога!» — район из-за расположенного там завода им. Владимира Ильича сильно бомбили. «Все бегут в бомбоубежище, а Тоня ищет губную помаду», — смеялась ее соседка. Тоня сама шила себе шикарные наряды. И пусть с изнанки швы не всегда были отделаны, костюм сидел на ней идеально, а высокие, по моде, плечи подымались вверх, словно крылья. Была в тете Тоне легкость, веселость, приподнятость над бытом. Недаром в письмах с фронта папа называл ее ласточкой. Она хорошо рисовала, фотографировала, писала стихи, которые нравились папе. Впрочем, ему нравилось в ней все…

После ранения в декабре сорок третьего года папа писал Антонине Александровне письма с просьбой забрать его из прифронтового госпиталя и перевезти в Москву. У него была самая тяжелая форма гангрены, газовая, жизнь находилась под угрозой.

«Родная Тоня!

Нужно немедленно выхлопотать разрешение мне на въезд в Москву. Если ты еще не выслала мне его, может быть, приедешь за мной в Калинин?.. Ради Бога, скорей, моя девочка. Я очень устал и хочу в настоящий госпиталь…»