Осколки зеркала

«3 февраля 47.

Ашхабад, ТССР,

Степная, 18,

Союз Советских Писателей, мне.

Дорогая, милая Нина Герасимовна!

Видит Бог, как я помню Вас и дорожу Вами, — а что не пишу, то виновато то состояние, в котором я пребываю: иначе, чем полное обалдение, его не назовешь. Очень я, что-то, устал сам от себя, от моего Махтумкули и от всего на свете.

Махтумкули безумно труден для перевода, гениален и дается мне с податливостью стального рельса, который нужно завязать узлом. Если Вы встретите Таню Озерскую, попросите ее почитать Вам кое-что из переводов, Вы меня поймете.

Не знаю, можно ли будет их издать в Москве отдельной книжкой, но мне этого очень бы хотелось из многих соображений (Боже, как я неграмотно пишу!): гл(авным) обр(азом) — финансовых, потому что тут жизнь безумно дорога (я без карточек) и жизнь мне стоит столько, сколько я зарабатываю.

Что у меня делается в Совписе с моей книжкой (собственной) я не знаю, вероятно — она прихлопнута окончательно. Ну и Бог с ней.

Хоть бы скорей кончить работу!

А тут очень хорошо, солнце, 26 градусов, скоро будут цветы: их уже будто видели.

Напишите мне что-нибудь ласковое, потому что мне невмоготу одному на краю света.

Я Вами очень, очень дорожу.

И мои пристрастия всегда с Вами. Простите меня, старика, и не сердитесь за молчание!

Целую Ваши ручки.

Что с Липскеровым? Он мне как-то в конце февраля снился: будто в белой чалме и играет на скрипке, и будто это значит, что он умирает.

Еще целую ручки. Ваш Арсений.

Я потерял Ваш адрес и пишу через Марусю. Напишите его мне!»

В этом письме впервые было упомянуто имя Татьяны Озерской, будущей папиной третьей жены.

И еще лежали вместе с письмами папы пожелтевшие листочки, хранимые Ниной Герасимовной, со стихами-переводами папы из Махтумкули. Стихотворение «Изгнанник», о котором через много-много лет он расскажет своему сыну в последнем письме к нему, стихотворение-перевод «Ее глаза». И фотография папы, снятая Львом Горнунгом в Тучкове, на которой папа выглядит трагически-отрешенным, погруженным в какие-то свои горькие думы. Откуда эта горечь у совсем молодого человека? Что его мучает, что тревожит?

И на обороте этой фотографии надпись фиолетовыми чернилами: «Арсений Тарковский». Я узнаю эту букву «Т» — три единицы с длинной чертой наверху. Так вот чьи стихи, посвященные папе, хранились у мамы! Вот кто переписал их и сделал надпись «Тебе — Маруся!». Вот кто напоминал папе о зеленых ампирах комнаты с мебелью красного дерева, о той комнате, в которой он находил приют в трудные годы сердечных тревог и жизненных неурядиц.

И —
Мимо нас —
В кругу легионеров
Прошел юноша.
Лицо его
Показалось мне
странно знакомым,
и
голос,
капризный и горестный,
пробудил
смутное воспоминание:
«Зеленые ампиры
комнаты,
красное
дерево
и
голос
говорившего
стихи,
капризный и горестный».
— Кто этот юноша? —
спросила я спутника.
— Безумец! —
отвечал тот. —
Нынче
На
Пиршестве
он
принял вызов
царицы Египетской —
и
жизнью поплатится
за ночь
ее
любви.

Нина Герасимовна умерла 5 мая 1967 года. Папа пришел попрощаться с нею — в ту комнату с зелеными ампирными стенами, где когда-то он так часто бывал и под сенью которых познакомился с Мариной Ивановной Цветаевой.