Осколки зеркала

Хорош ли праздник мой, малиновый иль серый,
Но все мне кажется, что розы на окне,
И не признательность, а чувство полной меры
Бывает в этот день всегда присуще мне…

В 1976 году папа написал стихотворение о своем рождении. Свое появление на свет он ощущал как событие грандиозное, которое можно сравнить лишь с днем сотворения первого человека:

Душу, вспыхнувшую на лету,
Не увидели в комнате белой,
Где в перстах милосердных колдуний
Нежно теплилось детское тело.

Дождь по саду прошел накануне,

И просохнуть земля не успела;
Столько было сирени в июне,
Что сияние мира синело.

И в июле, и в августе было

Столько света в трех окнах, и цвета
Столько в небо фонтанами било
До конца первозданного лета,
Что судьба моя и за могилой
Днем творенья, как почва, прогрета.

В 1907 году 12 июня старого стиля появилось на свет маленькое существо, и Господь вложил в него душу, и чудо это никем не было замечено в беленой комнате одноэтажного дома № 49, что против мельницы Озерянского на Александровской улице в Елисаветграде.

Просто у Марии Даниловны и Александра Карловича Тарковских родился еще один мальчик — Арсений, Асик, домашнее прозвище — Муц.

Вокзал, сирень и белая акация

Дмитрию Баку

«Есть блаженное слово — провинция, есть чудесное слово — уезд. Столицами восторгаются, восхищаются, гордятся. Умиляет душу только провинция.

Небольшой городок, забытый на географической карте, где-то в степях Новороссии, на берегу Ингула, преисполняет сердце волнующей нежностью, сладкой болью».

Есть город, на реке стоит,
Но рыбы нет в реке,
И нищий дремлет на мосту
С тарелочкой в руке.

Но вспомнить я хочу себя

И город над рекой.
Я вспомнить нищего хочу
С протянутой рукой, —

Когда хоть ветер говорил

С тарелочкой живой…
И этот город наяву
Остался бы со мной.

Вокзал в Елисаветграде

«Город держался на трех китах: Вокзал. Тюрьма. Женская гимназия.

Шестое чувство, которым обладал только уезд, было чувство железной дороги. В названиях станций и полустанков была своя неизъяснимая поэзия, какой-то особенный ритм, тайна первого колдовства и великого очарования…

А за зеркальными стеклами первого класса мелькали генеральские околыши, внушительные кокарды; и женская рука в лайковой перчатке еще долго размахивала батистовым платком, и запах французских духов, которые назывались „Coeur de Jeannette“[27], смешивался с паровозным дымом, и в сердце было какое-то замирание и трепет.

Раздавался пронзительный свисток машиниста, и начальник станции, в красной фуражке, высоко и многозначительно подымал свой фонарик, и длинный поезд, огибая водокачку, тюрьму и женскую гимназию, исчезал за шлагбаумом, в сумерках короткого осеннего дня».