Читаем Осколки зеркала полностью

«22.I.1943.

Милая Марусенька!

Я плохо себя чувствую, у меня невралгия, болит нога, и я не могу спать ночами[39], потому я и пишу тебе мало, ты не сердись. С Андрюшкой все будет хорошо, он вырастет и будет хороший, не надо расстраиваться и раздражаться. А Марина и теперь уже чудесная. Поцелуй их и скажи им, что я напишу им на днях. Мне отказали в отпуске, говорят „пока“. Я от этого в унынии. Я очень постарел, похудел, стал очень некрасивый, и у меня такое лицо, словно у меня всегда болит живот, противно смотреть в зеркало. Относительно Танечки вот что я думаю: ее мужу лучше теперь, не знаю, насколько надолго, он ведь такой болезненный, нетвердый, рыхлый человек. Может быть, весной тетя Аня приедет помочь, без нее в доме будет вечная чепуха, ссориться они будут все время. Приехать тетя Аня должна поздно или рано, она очень энергичная старушка и наведет в конце концов порядки. Будет ли это скоро — мне она не написала, да если б и написала, то у нее семь пятниц на одной неделе и свои планы; она хитрая, но вообще хорошая, хоть, конечно, и эгоистка.

У нас зима, вьюга, холод. Днем из-за самолетов топить нельзя, и мы мерзнем, ночью отогреваемся. Нога у меня болит, точно в нее вбит гвоздь — левая, повыше щиколотки. В остальном все пока благополучно, все по-прежнему. Я очень устал от беспрерывного писания стихов для газеты, и дает себя знать этот год — такой бесконечно долгий и трудный. Целую тебя и детишек и бабусю-Верусю.

Твой А.».

«6.II.1943.

Родной мой старый пес!

Получили твое второе письмо „выше черты не писать“. Очень славные закрыточки, только мало в них места. Знаю я, что тебе не пишется, а все жду большого письма. Как-то тоскливо и страшно. Сейчас вечером мы были с ребятишками одни. Я рылась в шкапчике и вытащила твою черную тетрадку. Сперва стала читать одна, потом детишки меня облепили, и я стала читать вслух. Пусть не понимают, это неважно… Мариночке очень понравилось „Река Сугаклея“, и она попросила ее еще раз прочитать…

Насчет Таниного мужа — он действительно очень плохой хозяин и от этого страдает вся семья. Все уже знают, что приедет тетя Аня, и ждут ее с нетерпением. Сейчас слушала последние известия — как хорошо идут наши вперед! Гарик был под Сталинградом. Далеко ли от тебя И. Балинов?..[40]

Я что-то не поняла в твоем письме, куда пишет Танечка — в Москву? Это странно, так как она, кажется, с москвичами нашими поссорилась — обиделась… Пиши, Асенька, чаще, теперь письма твои идут дольше, видимо, ты тоже двигаешься вперед».

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев, изменивших мир
10 гениев, изменивших мир

Эта книга посвящена людям, не только опередившим время, но и сумевшим своими достижениями в науке или общественной мысли оказать влияние на жизнь и мировоззрение целых поколений. Невозможно рассказать обо всех тех, благодаря кому радикально изменился мир (или наше представление о нем), речь пойдет о десяти гениальных ученых и философах, заставивших цивилизацию развиваться по новому, порой неожиданному пути. Их имена – Декарт, Дарвин, Маркс, Ницше, Фрейд, Циолковский, Морган, Склодовская-Кюри, Винер, Ферми. Их объединяли безграничная преданность своему делу, нестандартный взгляд на вещи, огромная трудоспособность. О том, как сложилась жизнь этих удивительных людей, как формировались их идеи, вы узнаете из книги, которую держите в руках, и наверняка согласитесь с утверждением Вольтера: «Почти никогда не делалось ничего великого в мире без участия гениев».

Александр Владимирович Фомин , Александр Фомин , Елена Алексеевна Кочемировская , Елена Кочемировская

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное