Осколок империи

– Можешь принять более естественную позу, – разрешаю я этой новоявленной скульптуре, после чего спрашиваю единственную интересующую меня деталь: – Как скоро вас искать начнут?

– Я работник милиции, вы не…

И осекся. Понимаю, тело коллеги с развороченной головой не сильно способствует попыткам запугивать человека с револьвером своей формой и принадлежностью к силовым органам соввласти. Становится понятно, что мне глубоко плевать на все эти атрибуты власти.

– Ну, я жду.

– Час-другой точно… Не стреляйте!

– Печально все это. Я же давал шанс не лезть не в свое дело. А твой сослуживец… Кстати, о службе. Ты в Гражданскую что делал?

– А что?

– Повторить?

– Н-не надо, – открестился от вполне невинного моего предложения милиционер. – Против беляков воевал, с Юденичем.

– Ай, какая умница! И как, чем отличился, хорошо ли себя проявил против врагов советской власти?

Проверка на ум и сообразительность. Сейчас у него есть две возможности: говорить правду или врать. Только вот спасти его может не то или другое конкретно, а действительная по большому счету непричастность или же правдоподобная ложь. Тогда можно и оставить в живых. Меня ему все едино не опознать из-за грима. Да и разговариваю с ним измененным голосом. Так что посмотрим…

– Хорошо проявил, очень хорошо, – как китайский болванчик закивал бывший красноармеец и нынешний милиционер. – За беспощадность к врагам революции товарищ Лайманис, комроты, перед строем часами наградил, с дарственной надписью.

– Беспощадность… Это как?

– П-примером показал, что нельзя щадить не только самих беляков, но и тех, кто скрывает их раненых у себя в домах.

– Понятно. Революционная сознательность в действии… И да… Горячий тебе привет от белой эмиграции.

Наган отплюнулся очередной пулей, на сей раз нацеленной в сердце. Наверно, мне просто захотелось сохранить выражение безмерного удивления на лице очередного подонка, пусть и мелкого масштаба в сравнении с теми же Руцисом или там Лабирским.

С помехой закончено, еще минимум час у меня есть. Уверен, что есть, легавый не врал. Он тогда еще пожить хотел… Но и задерживаться мне тут смысла нет. Тем паче и осталось немного.

Возвращаюсь в комнату с еще живым чекистом и снова избавляю того от кляпа, заодно сообщая:

– Была милиция. Предложил уйти, а они не послушались. Вот и не стало милиции. Да ты и сам должен был слышать, стены тут звук неплохо пропускают.

– Слышал…

– Вот и прелестно. Теперь осталось последнее. Архив! Ты назовешь место его хранения сейчас. А взамен умрешь быстро и без мучений.

– Я уже.

– Ты уже всё. Неужели думал, что я куплюсь на этот обман, блеф, как его называют игроки в покер. Впрочем, я могу рассказать тебе альтернативу, которая реализуется, если я не получу архив. У тебя большая семья, Руцис. Что-то у тебя глазки заблестели нехорошо! Неужто вспомнил про метод взятия «заложников», столь любимый вашей проклятой Чека и вообще советской властью? Точно вспомнил, не отпирайся, – улыбнулся я чекисту, понимавшему, что я не сильно обременен правилами «рыцарской войны» по отношению к таким своим врагам, про мораль и принципы вообще не ведающим. – Так я тебя обрадую, я с детьми не воюю в принципе, а с женщинами до тех пор, пока они сами не берут в руки оружие в прямом или переносном смысле. Ага, понял, значит…

А чего ж Руцису не понять-то! Его женушка была не абы кем, а тоже сотрудницей ВЧК, пусть и в далеком революционном прошлом. Да и во времена до семнадцатого года являлась активным членом партии большевиков, имела прямое отношение к помощи их «боевкам», так что под понятие «нонкомбатант» совершенно не подходила.

– Да ты не трясись так, чекист. Это – самый грубый метод, а мы, дети РОВС, люди утонченные. Знаем все ваши совдеповские реалии. Куда легче тебя вывести отсюда и вот он результат – убиты все участники встречи, кроме собственно ее организатора. А потом малую толику информации, о которой мог знать лишь ты – сбросить врагам нынешней верхушки. К примеру, тому же Льву Давидовичу Троцкому и его зарубежным друзьям. Он этим воспользуется, в тайне сохранять не станет. И что тогда будет со всеми твоими родственничками, ближними и дальними? Я же легко уйду. Растворюсь. Свое дело я уже сделал, посеял панику, узнал о предателях внутри РОВС. Ниточек достаточно, чтобы, потянув за них, размотать весь клубок с ядовитыми змеями. Уяснил ситуацию? Ты проиграл, чекист, так попробуй хотя бы своих в дерьмо по маковку не окунуть. Сейчас заговоришь – их ничего не коснется. Слово чести даю – а его мы, в отличие от вас, стараемся не нарушать.

Руцис понимал, что доводы безупречны. Он проиграл всё, а я, воплощение его давних врагов, выиграл. И раскусить то, что я не часть силы, а всего лишь одиночка, он не мог, не было данных. Да и произошедшее указывало на тот ложный сценарий, который я перед ним развертывал. Так что… подумав с минуту, чекист принял единственное верное для себя решение. Знал всю беспощадность партии по отношению как к чужим, так и к своим, не оправдавшим надежд.