Осколок в голове

Когда первая паника улеглась, Хасим увидел, что ствол пушки разорван изнутри сверхмощной силой, словно это было не толстое железо, а мягкая шкурка перезревшей хурмы. Сама пушка валялась в нескольких метрах от расколотого бревна, около которого лежали четыре изуродованных тела погибших пушкарей. Изорванная одежда на трупах дымилась. Еще несколько человек из свиты корчились на земле от боли. Некоторые из них были ранены осколками разорвавшейся пушки, другие покалечены копытами взбесившихся лошадей.

Среди криков и паники люди не сразу обратили внимание на поверженного взрывом ханского коня. Он лежал на боку и нервно всхрапывал. Большая черная железка криво торчала в его груди, белоснежную шкуру щедро заливала красная кровь. Упавший конь придавил ногу Тохтамыша. Хан лежал без движения.

Первым опомнился тысячник Хубилай. Во время взрыва его понесла и сбросила лошадь. В пыльной одежде Хубилай подбежал к повелителю. Хан не шевелился, глаза его были закрыты. Люди стихли, даже раненые перестали стонать.

Хубилай дотронулся до Тохтамыша. Потом затряс сильнее.

– Великий хан! – испуганно позвал он.

Тохтамыш открыл глаза. Его взгляд был усталым и потухшим.

– Помоги! – промолвил хан.

Несколько человек сдвинули раненого коня, и хан смог вытащить зажатую ногу. Тохтамыш тяжело встал, разминая колено.

– Великий хан жив! – крикнул Хубилай. – Да здравствует хан Тохтамыш!

– Тохтамыш! Тохтамыш! – послышались разрозненные возгласы.

Хан обвел взглядом печальную картину разгрома. Взгляд его стал суров. Голоса умолкли. Тохтамыш склонился над головой раненого коня, его ладони теребили холку и гладили лоб животного. На лошадиных губах выступила кровавая пена. Хан что-то прошептал коню на ухо, выхватил саблю и едва уловимым движением перерезал большое белое горло. Конь дернулся и затих.

Тохтамыш обернулся. Теперь его узкие глаза излучали гнев. В руке подрагивала окровавленная сабля. Все невольно расступились. Хан нашел взглядом Хасима и вплотную подошел к нему.

– Что ты мне привез?

– Это порох, великий хан, лучший порох. – Купец попятился, заслоняя сына. – Твои люди засыпали очень много огненного порошка.

– Почему ты не предупредил? – хан придвинулся к Хасиму. Теперь купец мог чувствовать резкий запах тушеной конины, которую хан ел утром.

– Я про пушку ничего не знаю, великий хан. Мне было велено привезти порох, я его привез. А как стрелять из пушки, я не знаю. Я всего лишь купец. Раз пушка не выдержала, значит, много насыпали. Я только сейчас об этом подумал, после того как несчастье случилось.

Тохтамыш, хотя и был в страшном гневе, но понимал, что купчишка не виноват. Он опустил саблю. Рушились его планы по применению против Тимура секретного оружия. Теперь у него не остается никаких преимуществ в грядущей войне с хромым эмиром. Срочно нужны новые пушки. И люди, умеющие с ними обращаться.

– Схватить его сына! – приказал Тохтамыш охранникам. Двое из уцелевших тут же подбежали и вцепились с обеих сторон в руки Рустама.

– Хубилай! – позвал хан тысячного командира.

– Я здесь, повелитель, – спешно выступил военачальник из-за плеча хана.

– Хубилай, опять возьмешь к себе этого пленника. И чтобы держал его строго! Головой за него отвечаешь.

– За что? – взмолился Хасим, грохнувшись на колени. – Мальчик ни в чем не виноват.

– А ты, Хасим, поедешь в Европу и привезешь мне оттуда образцы пушек, а также мастеров, которые умеют их изготовлять и стрелять. Обещай им любые деньги и райские условия, но чтобы эти люди были у меня.

– Великий хан, я никогда не был в Европе и не смогу это сделать.

– Молчать! – Хан поморщился, вспомнив ушибленное колено. – Слушай меня, купец. На все про все тебе три месяца. Не успеешь – не видать тебе сына в живых. На этот раз я не шучу. Ровно через три месяца на закате ему отрубят голову. Клянусь великими предками! Если ты не успеешь. А если выполнишь мое задание, – Тохтамыш перешел на мягкий вкрадчивый тон, – ты получишь ханские почести, а также столько золота, сколько сможешь поднять. Это говорю я – самый великий хан на земле, Тохтамыш!

Беззвучно плачущего Рустама увели. Шакен помог убитому горем и вмиг постаревшему Хасиму добраться к своему приюту.

– Идти в Европу – это безумие. Я там никогда не был. У меня не осталось денег. Я распустил людей. Я продал верблюдов. Я больше никогда не увижу родного Рустама, – тихо твердил обмякший от горя Хасим. – Что мне делать?

Шакен молчал и почти не слушал причитаний хозяина, но было видно, что он усиленно о чем-то размышляет. Через час, когда причитания Хасима затихли, Шакен твердо сказал:

– Есть план. Мы спасем Рустама.

– Но как? Как я успею за три месяца выполнить задание хана?

– Мы не будем его выполнять. Вы сами говорили, что хану нельзя верить. Мы уедем сегодня, и уедем вместе с Рустамом.

– Но как мы это сделаем?

– Хозяин, давайте снаряжать верблюдов. Нам приказано немедля уезжать в Европу. Пусть все думают, что мы туда и собираемся. Когда стемнеет, верблюды должны быть наготове.