Оскомина

Я грудью чувствовала бриллиантовое кольцо: еще в метро я сунула его в лифчик. Кольцо подарил Марк, когда родился Сэм. Мы ехали в роддом, у ворот больницы перерывы между схватками уже сократились до пяти минут. В родильной палате Марк неотлучно сидел возле меня, держал за руку, шептал что-то, пел, шутил, делал все как надо. А ведь я не сомневалась, что все будет ровно наоборот: он окажется никчемным отцом, из тех, кто от начала и до конца пребывает в заблуждении, что участвует в родах не меньше жены. А начинается этот самообман с подготовки семейных пар к родам по методу Ламаза[46] — в итоге мужу начинает казаться, что он в положении, — но, уж простите, это не так. Не в его теле растет плод, и схваток у него нет, и болей тоже; все это — ваше бремя. И хоть один мужчина отдает вам за это должное? Уважает вас за это? Нет. Они просто стараются примазаться: держат секундомер, указывают нам, когда дышать, когда тужиться, фотографируют ребенка, который появляется из нашей утробы липкий и грязный, а потом, в застолье, демонстрируют снимки друзьям и твердят, какой это был прекрасный и трогательный жизненный опыт. Но Марк на эту удочку не клюнул. Он просто сидел рядом и тем мне помогал; спокойствие ему не изменило, даже когда врач предупредил: с ребенком что-то неладно, возможно, пуповина обвилась вокруг шеи. У него в лице ничего не дрогнуло, когда он увидел на экране монитора, что ребенок не дышит, так что я и близко не догадывалась, насколько все осложнилось. Он продолжал что-то нашептывать, петь и шутить, пока меня спешно мчали на каталке в операционную и, усыпив, сделали кесарево сечение.

Когда я очнулась, Марк стоял рядом — в маске, в зеленом облачении; он смеялся и плакал, а на руках у него лежал Сэм, наш чудесный Сэм, наше розово-золотистое солнышко, ворковавшее, как голубок. Марк положил его на меня, сам примостился рядом на узкой койке и крепко обнимал нас обоих, пока я снова не заснула.

Два часа спустя я проснулась, и он вручил мне это кольцо: успел выскочить из больницы и купить. Бриллиант в старинной оправе, окруженный крошечными бриллиантиками, был похож на изящный ледяной цветок. Наутро Марк отнес его к ювелиру, и тот выгравировал на нем: «Рейчел и Марк и Сэм».

Мне до сих пор не дает покоя вопрос: как бы я поступила с кольцом в лифчике при других обстоятельствах? Будь у меня выбор? Но выбора не было: мужчина с чулком на голове оказался тем самым типом в ковбойке, он видел в метро, как я опустила кольцо в лифчик. А если бы не видел? Отдала бы я кольцо? Или, рискуя жизнью, держала бы его при себе до последнего? Не знаю. Знаю только, что когда грабитель в ковбойке и с чулком на голове произнес: «Ваш черед, дамочка», он указал на мой лифчик. Так что я полезла в лифчик и отдала кольцо. Так же молча, жестом, он приказал Ив сложить остальное в сумку, что она и сделала.

— А сейчас все — на пол, лицом вниз, — скомандовал он. И, не отводя револьвера от моей головы и прикрываясь мной, стал пятиться из комнаты. — Полицию не вызывать, не то дамочке каюк.

Спиной отворил дверь в коридор и стянул с себя чулок. Мы вошли в лифт и поехали вниз.

— Уж простите за кольцо, — сказал он.

— Пустые слова, — буркнула я.

Он пересек вестибюль и выбежал на улицу. Я поехала обратно, наверх, вошла в Верин кабинет. Вся группа встала, вид у них был чуточку смущенный. Вера пошла звонить в полицию, а мы бросились обниматься. Вообще-то, по правилам обниматься запрещено, но и грабить тоже запрещено, так что мы правилами пренебрегли.

— Полиция прибудет через несколько минут, — объявила по возвращении Вера и обвела нас взглядом: — Вы, наверно, считаете, что я не сумела вас защитить.

— Вера не виновата, — сказала я. — Это все из-за меня.

— Ты вечно твердишь, что ты виновата, — сказала Ванесса. — Что у тебя за страсть себя виноватить?

— А что, Рейчел никогда не бывает виноватой? — спросила Дайана.

— Он приметил меня еще в метро, — сказала я. — Видел, как я сняла кольцо и сунула в лифчик. Судя по всему, он двинулся за мной, но я шла вместе с Эллисом, так что грабить меня на улице ему было не с руки.

— Надеюсь, вы с Эллисом по дороге не разговаривали? — поинтересовался Дэн.

— Нет, — ответил Эллис, — а если бы заговорили, то, скорее всего, о тебе — до чего же ты несносный.

В комнате повисло молчание.

— Ограбление наверняка попадет в газеты, — сказала Ванесса, — и уж в этом буду виновата я.

Все, что бы Ванесса ни сделала, попадает в газеты.

— Вот и хорошо, — обрадовалась Дайана. — Наконец-то мы узнаем, какая у кого фамилия.

— Я должен признаться, — сгорая от смущения, начал Эллис. — Как это ни ужасно, но я почувствовал влечение к тому типу. Это лицо под нейлоновым чулком… Да, влечение, и еще какое…

— А я видела его без чулка, — объявила я.

— И? — оживился Эллис.

— Я тоже почувствовала влечение к нему.

— Ну, ты… Ты же в отчаянии, — заметил Эллис.

— Твоя правда, — сказала я. — Только незачем об этом напоминать.

V