Короче, Марк Фелдман пригласил меня в ресторан. За ужином он рассказывал о своем первом дне в газете, я — о том, как мечтала играть на гавайской гитаре в школьном оркестре. А потом мы оказались в постели, где и провели около трех недель. Периодически он вставал, чтобы написать очередную колонку, а я — чтобы справиться у своего нью-йоркского автоответчика, должна ли я срочно покинуть Вашингтон. (Нет, необходимости не было.)
Так или иначе, в конце концов мы встали и вышли прогуляться неподалеку от Пеншн-билдинга[47], огромного, квадратного строения, по периметру которого тянется многофигурный барельеф: тысячи вооруженных солдат времен Гражданской войны натужно тянут пушки, фургоны и лошадей.
Мы поднялись по ступеням, и смотритель впустил нас во внутренний двор. Уже почти стемнело, служитель вернулся в зал, зажег свет. И внезапно передо мной открылось обширное пространство в центре здания, где высокие, в три этажа колонны поддерживали потолок из свинцового стекла. Долгие годы здесь устраивались балы в честь инаугурации президентов. Из радиоприемника смотрителя лилась старая песня Синатры. Марк протянул ко мне руки.
— Я не танцую, — запротестовала я. — Никогда не умела.
— Рейчел, я в тебя верю!
И мы стали танцевать.
— Я же тебя предупреждала…
— Уж я-то ногу тебе не отдавлю, — заявил Марк.
— Не сомневаюсь, — сказала я.
— И напрасно. — Слегка отступив, он положил правую руку себе спереди на талию, а левую — на талию сзади. — Вот так, — сказал он. — Сейчас соответствующая часть твоего тела на три минуты станет моей. Потом я ее тебе верну. А теперь — не сопротивляйся.
— То есть я должна ввериться тебе.
— Именно.
—
— Именно.
— О боже! — пробормотала я.
— Ты сможешь, Рейчел, — и он снова протянул ко мне руки. Мы продолжили танцевать. Я закрыла глаза. И расслабилась. И кто только мне это не советовал: расслабиться уговаривает меня мой парикмахер, а также стоматолог, тренер по фитнесу и примерно дюжина теннисистов, безуспешно пытающихся улучшить мой удар слева, но, думаю, именно в эти три минуты, пока я танцевала с Марком Фелдманом в Пеншн-билдинге, я единственный раз в жизни действительно расслабилась.
— Получается! — изумилась я.
— Я люблю тебя, — сказал он.
Словом, мы полюбили друг друга. Полюбили безумно. Носились друг к другу из Вашингтона в Нью-Йорк и обратно на автобусах «Восточного экспресса»[48], бесконечно названивали друг другу по межгороду. Я подружилась с его близкими друзьями, он — с моими близкими подругами. Это был период подарков, концертов и гигантских омаров в ресторане «Палм», но однажды, прилетев в Вашингтон, я помчалась в квартиру Марка и обнаружила и пепельнице окурок сигареты «Вирджиния слимз».
Следующий звоночек прозвенел на приеме: Марк отмечал выход своей книги о Вашингтоне. Тогда-то я и заметила, что он болтает в дальнем углу с репортершей из «Сидней морнинг геральд». Внезапно она захохотала, причем даже хохотала она с австралийским акцентом. Я подошла к ним и демонстративно взяла его под руку.
— Ой, а Марк мне сейчас рассказывал о своем первом дне в газете, — сообщила девица. — Умрешь со смеху.
А потом он отправился в тур по стране — рекламировать свою книгу.
Пару дней спустя мы с моей подругой Мери пошли в закусочную на Шестьдесят первой улице пообедать, там-то я и увидела по телевизору это шоу.