Оскомина

— Сказал же я тебе: встречаться с Телмой больше не буду, а раз так, то и ездить с ней к доктору Валдес не буду.

— Вот и хорошо, — говорю я.

— Телма все равно не верит в эту фигню, — добавляет Марк.

— И я бы не стала. Да и с чего мне вообще пришло бы в голову обращаться к пережаренной лепешке, именующей себя психоаналитиком.

— Рейчел…

— Да?

— Если выедем прямо сейчас, успеем на последний самолет.

Последний самолет регулярных рейсов «Истерн эрлайнз» вылетает из Нью-Йорка в Вашингтон в девять часов вечера. Пока мы с Марком не были женаты и жили порознь — он в Вашингтоне, я в Нью-Йорке, — у нас не было возможности ссориться поздно вечером, поскольку не получалось хлопнуть дверью и уйти к себе домой. Мне даже нравилось, что наша совместная жизнь и реакции каждого зависят от расписания авиарейсов; мне и в самом деле очень многое нравилось в этой челночной авиалинии. Правда, комфорт и любезность персонала оставляли желать лучшего. Но кое-что там было на высоте. Самолеты, к примеру, всегда вылетали вовремя, и ровно через час ты уже на месте. Билет можно было купить в любой момент, бронировать его не требовалось. Обстановка там была деловая, пассажиры — тоже люди деловые, солидные. Никому из них и в голову не приходило прогуляться по салону просто так. Ни один из них не путешествовал ради удовольствия. Нет, они перемещались из одного офиса в другой, находящийся в другом городе. Каждый имел при себе портфель. Все были одеты строго и дорого: серьезные, успешные люди. Теперь пассажиры «Истерн эрлайнз» кажутся мне почти идеальным воплощением пуританских традиций: истинная добродетель — в выносливости, умеренности и скромности. Очень правильно, думала я, что одни самолеты этой авиалинии летают из Нью-Йорка в Бостон — колыбель пуританства, а другие из Нью-Йорка в Вашингтон, где те, кто вырос в пуританских традициях, вознаграждены, поскольку теперь в их власти принуждать всю страну блюсти их ценности. Мне очень нравилась суровая аскетичность транспорта, который доставлял меня к Марку, что-то в этом было восхитительно романтичное. Я старалась не выделяться среди прочих пассажиров: одевалась, как все, и, как все, непременно брала с собой «Нью-Йорк таймс», «Вашингтон пост» и «Уолл-стрит джорнэл». Правда, мои попутчики летали по делам, а я — к Марку.

И однажды, когда мы с Марком совершали очередной такой перелет, он сделал мне предложение. В то время он пару раз в неделю просил меня выйти за него, но на борту самолета — впервые.

— Сейчас у тебя есть шанс сказать. «да» на борту «Истерн эрлайнз». Упустить такой шанс — грех, — говорит он.

— И смех и грех, — говорю я. — Мой ответ — нет.

— Тебе бы только словами играть.

— Нет, — повторяю я.

— Другого такого шанса не будет, — предупреждает Марк. — Я и дальше буду предлагать тебе руку и сердце, но на борту «Истерн эр» — больше никогда.

И я согласилась.

Наши друзья Сигелы подарили нам на свадьбу десять акций «Истерн эрлайнз». Ха-ха. Сначала стоимость авиабилета поднялась до пятидесяти долларов, потом до пятидесяти четырех, а затем и до пятидесяти восьми.

И Артур Сигел сказал:

— Вы везунки: познакомились до того, как билеты подорожали. Никакой перепих не стоит ста шестнадцати долларов с носа.

Ха-ха. Я перебралась в Вашингтон, у нас родился Сэм, и Артур сказал: чем черт не шутит, возможно, денег, которые я сэкономила на перелетах, даже хватит Сэму на памперсы. Ха-ха. Шуточки про челночные рейсы. Не сказать, чтобы очень смешные, но уж какие есть.

Что там объяснять — попробуйте помотаться туда-сюда на аэроэкспрессе с грудным ребенком. Не обязательно на челночном рейсе — на любом, но непременно с грудным ребенком, и вы поймете, каково жилось прокаженному в четырнадцатом веке, а уж на борту шаттла почувствуете себя парией. И немудрено: остальные пассажиры, сплошь в деловых костюмах, косятся на вас, будто ждут, что вашего малыша вот-вот стошнит на конспекты их речей. Раньше, когда я доставала золотую кредитку «Америкэн экспресс», они смотрели на меня с уважением, но теперь не в силах скрыть презрения ко мне и моим запасам Надежных Памперсов.