Оскомина

— Я не говорю, что они хуже нас, — продолжает она. — Они другие.

— Ноу тебя выходит, что они хуже, — уточняю я.

— Знаю, — говорит Джули.

— И что же нам делать?

— Держаться, — говорит она, — а если так и не срастется, попытать удачи еще с кем-нибудь.

Когда я вернулась домой, Марк уже ушел к себе — писать веселенькую колонку про челночные перелеты между Нью-Йорком и Вашингтоном. Я зашла на кухню. Там сидели Сэм и наша домработница Хуанита, она учила его, как по-испански сказать «с кем поведешься, от того и наберешься»; в сущности, эта пословица довольно точно обобщает жизненный опыт самой Хуаниты. Двенадцать лет она прожила со своим мужем Эрнандо; в конце концов он смылся, прихватив с собой ее карту компании «Сирз, Роубак и Ко»[64] и оставив Хуаните кучу застарелых долгов, давних своих подружек и бракованные запчасти к автомобилям; от всего этого добра Хуаните, похоже, не суждено избавиться до конца жизни. Минимум раз в неделю она опаздывала к нам и, захлебываясь слезами, объясняла: то отдел кредитных карт «Сирз» грозится конфисковать у нее какую-то важную деталь стереосистемы, которой она в глаза не видала; то муж выкрал из багажника ее машины запасное колесо; то является какая-то Тереза и требует отдать ей секундомер Эрнандо.

— Я ж ей толкую: он управляется в две минуты, хоть он пьяный, хоть тверезый, — говорила Хуанита. — На какой ей время мерить?

Хуанита — женщина замечательная: она одна растит трех ребятишек, и я очень старалась ее полюбить, но было это нелегко, потому что она прямо-таки притягивала всякие напасти. Однажды утром, к примеру, по дороге на работу она на Белтуэй[65] попала в пробку; Хуанита вышла из машины посмотреть, из-за чего затор, — и кто-то вмиг открыл пассажирскую дверь и украл ее сумку. В другой раз она стояла в очереди в супермаркете «Сейфуэй», и вдруг женщина перед ней рухнула на пол без сознания; Хуанита методом искусственного дыхания — изо рта в рот — привела ее в чувство, а та женщина потребовала, чтобы Хуаниту арестовали за непристойные заигрывания.

Увидев меня, Хуанита разразилась слезами.

— Слушай, Хуанита, — говорю я ей, — избавь меня от своих драм. Что бы ни случилось, у меня просто нет сил.

— Ой, мисси Фелман, я так за тебя болею, — говорит Хуанита.

Стало быть, даже Хуаните все известно! Оказывается, в тот день, когда я улетела в Нью-Йорк, она приехала к нам и в гостиной застала Марка с Телмой: они ворковали на диване, точно два голубка.

— Я этого даму знаю, — говорит Хуанита. — Она очень плохой.

— Я знаю, — говорю я.

— Я знай, — говорит Хуанита. — Я у ей десять лет работал.

— И что с ней не так? — спрашиваю я.

— Она очень порченый.

Хуанита крепко меня обняла, но мне пришлось несладко: росту в ней было сантиметров сто сорок, и ее объятие напоминало удар под дых. Потом Хуанита отпрянула и расплылась в ободряющей улыбке; правда, ряды ее золотых зубов лишь напомнили мне о том, как я два дня висела на телефоне, уговаривая дантиста разрешить Хуаните выплачивать в рассрочку долг за чистку и пломбирование корневого канала Эрнандо.

— Все будет хороший, — говорит она. — Сам видишь.

Я поднялась на четвертый этаж, в комнатку, служившую мне кабинетом. В пишущей машинке белела страница моей статьи о картошке. Я вынула страницу и вставила в каретку чистый лист. Необходимо тут же все это записать, думаю я, кто знает — возможно, когда-нибудь мне захочется сочинить не кулинарную книгу, а что-то другое, и все это мне очень пригодится. Не тут-то было. Описать событие — значит запечатлеть его и признать, что случилось нечто существенное. Я походила по комнате, убеждая себя, что ничего особенного не случилось. И стала думать про картошку. Когда я первый раз готовила Марку ужин, я решила приготовить картошку. То есть, прикидывая, чем порадовать дорогого мне человека в наш первый ужин, я остановила свой выбор на картошке. Очень-очень хрустящей. Сегодня тоже приготовлю картошку, решила я, картофельное пюре. Если вы хандрите, то лучшее средство от хандры — картофельное пюре. Из кабинета над гаражом доносился стрекот пишущей машинки Марка. Я все ждала, что он уйдет — скажем, за новыми носками, — и тогда я смогу забежать в его святая святых и проглядеть телефонные счета и квитанции «Америкэн экспресс», но он сидел как пришитый и долбал по клавишам машинки. А что, если не я, а он делает наметки для будущего романа, подумала я. А может, дело обстоит еще хуже: сочиняет новую колонку. Тогда мне крышка. Крах моей супружеской жизни. Колонка уложится в 850 слов и появится в ста девяти газетах. Я знала, как он ее напишет: в скупом хемингуэевском стиле. Колонки о повседневной жизни Марк всегда писал именно так: Так оно и случится, сказал ему старик. Саша, сказал старик, когда-никогда, но случится обязательно. Ты будешь плыть по реке. Вниз по течению. И наткнешься на бревно.

Зазвонил телефон. Я взяла трубку:

— Рейчел, это Бетти.