Оскомина

берете кусок хорошей говядины весом чуть меньше 2-х килограммов (чем мясо дороже, тем лучше), кладете в хороший горшок, следом туда же выкладываете грибной суп-пюре, высыпаете пакетик лукового супа, добавляете резаный лук (1 крупная луковица), 3 зубчика измельченного чеснока, 2 чашки красного вина и 2 чашки воды, 1 измельченный лавровый лист и по 1 чайной ложке тимьяна и базилика. Накрываете горшок крышкой и томите в духовом шкафу примерно 3 с половиной часа при температуре 180 градусов Цельсия, пока мясо не станет мягким.

Для меня этот рецепт тушеного мяса очень важен, и вот почему: он дает повод поговорить об отношениях между мужчиной и женщиной в Америке. Что я имею в виду: Лиллиан Хеллман играла большую роль в литературной жизни того времени, но не совсем ту, которую ей ставили в вину. Я ничего не имею против ее политических взглядов и стремления стать центральной фигурой большинства исторических конфликтов двадцатого века, но, как мне представляется, ее роман с Дэшиллом Хэмметом[74] столь же неправдоподобен, как и фильмы с участием Дорис Дэй[75], а именно из-за них, по мнению феминисток, у американцев далекие от реальности представления о любви. Эти фильмы рисуют такую картину: крупный мужчина и маленькая женщина рука об руку идут по дороге вдаль на фоне золотого заката, чтобы жить вместе долго и счастливо. А Лиллиан Хеллман рисует иную картину: крупный мужчина и крупная женщина вместе идут по дороге на фоне золотого заката, дерутся, клянут друг друга на чем свет стоит, пьют, убивают черепах, но тоже живут долго и счастливо (пока, естественно, один из них не умрет, давая другому возможность представить их роман в совсем новом свете). Я не утверждаю, что Лиллиан Хеллман первой из писателей оживила эту картину — Хэммет тоже приложил к этому руку, создав Ника и Нору Чарлз[76]. Но Хеллман представляла свою версию не как выдумку, а как реальное событие, так что читатель делает вывод: значит, такое бывает. Бывает ли?

Все это не бог весть что — так, отступление от темы, пока я, не теряя времени, отмеряла жидкие ингредиенты; но меня вдруг осенило: этим своим наблюдением я делюсь без запинки, так, будто чары этого вымысла надо мной не властны, будто я сумела без ущерба для себя избежать влияния подобной фантазии или была выше ее просто потому, что поняла: это всего лишь фантазия. Мне кажется, когда ты берешься за перо, возникает ощущение, что, если ты подметишь что-то в себе и об этом напишешь, то тем самым от чего-то освободишься. Ничего подобного, ты просто об этом напишешь, и точка. На самом деле, когда речь заходит о любви, я такая же дуреха, как старушка Лиллиан, а может, еще дурее.

Вот вам еще пример. Я уже десятки раз писала о стряпне и браке, собаку на этом съела. И прекрасно знаю, как бесконечно усложняется жизнь, если смешивать воедино еду и любовь. Но тогда, выступая в отделе хозяйственных принадлежностей универмага «Мейси», я поняла, что в вопросах еды и любви я ничуть не умнее рядовой еврейской мамаши, живущей ветхозаветными представлениями. Мне нравилось готовить, вот я и готовила. Постепенно готовка стала вариантом слов «я тебя люблю». Потом превратилась в простой способ признаться в любви. И, в конце концов, в единственный способ признаться в любви. Стремление создать из пирога с персиками шедевр пожирало все силы, на прочее меня не хватало. Другой вариант мне уже и в голову не приходил. Некоторые мои подруги были счастливы в браке и при этом не занимались стряпней; глядя на них, я порой недоумевала: как это у них получается? А если бы я не умела готовить, меня кто-нибудь полюбил бы? Мне всегда казалось, что стряпня входит в условия игры. Кто хочет, налетай! Это Рейчел Самстат — она умная, веселая и вдобавок умеет готовить!