Оскомина

— В Джойс Раскин, — говорит Ричард. — Свою секретаршу. Раньше она работала на Тринадцатом канале, но ее сократили. Мне она всегда нравилась, а Хелен как раз подыскивала секретаря; я дал Джойс номер телефона Хелен, и теперь она спит с моей женой.

— Ну, Джойс тут не виновата, замечаю я.

Когда моя подруга Бренда стала спать с моим первым мужем Чарли, я совершила похожую ошибку — свалила вину на Бренду. Меня ничуть не удивляло, что Чарли стал мне изменять — он же мужчина, а мужчины изменяли мне еще с первого класса. Но она же моя подруга! Мы дружили с нашей первой встречи, а было нам тогда по пять лет. Познакомились в детском саду, в очереди за книгами. Та минута врезалась мне в память на всю жизнь: девочка впереди меня обернулась, я взглянула на нее и поняла, что ничего прекраснее в жизни не видала. Льняные волосы до пояса, темно-зеленые глаза, снежно-белая кожа — просто принцесса из какой-нибудь дурацкой сказки. Я всегда тешила себя надеждой, что в конце концов она подурнеет, а я с возрастом похорошею и мы более или менее сравняемся. Но она так и не подурнела. Что еще хуже, в детстве мы с ней каждое лето ездили в лагерь, участвовали там в спектаклях, и она всегда играла девочку, а я — мальчика. Годами меня снедала жгучая обида на Бренду: я мечтала получить роль девочки, но ни разу не получила. Если честно, в глубине души я даже обрадовалась, когда она стала спать с Чарли: я избавилась от чувства вины, ведь я много лет завидовала Бренде, а теперь меня грело сознание, что я — невинная жертва обмана.

Словом, в измене есть и своя привлекательность: из запутанных отношений, при которых обе стороны не чураются оскорблений, ты с великим удовольствием переходишь в другую реальность, простую, ясную и приятную, так как твой обидчик (или обидчица) совершил по отношению к тебе нечто настолько ужасное и непростительное, что тебе мгновенно отпускаются все второстепенные грехи типа лени, зависти, обжорства, алчности… И еще какие-то три, но их я забыла.

Только спустя много лет, когда мне наконец открылась вся чудовищность измены, я убедилась, что совершенно напрасно винила во всем Бренду. Прошли годы, и в один прекрасный день поганка Бренда появилась на свадьбе моего отца — он женился на ее старшей сестре, — подошла ко мне и искренне, со слезами в голосе говорит:

— Очень надеюсь, что мы снова станем друзьями.

— Сильно сомневаюсь, — отвечаю я.

— Но мне тебя так не хватает, — и она заплакала.

— Ты меня не разжалобишь, не надейся, — говорю я. — Я тебе ничего плохого не делала, не то что ты. Не забыла еще?

— Нет, — признается Бренда. — И не прощу себе этого никогда. Прости меня. Ну пожалуйста!

Прояви благоразумие, Рейчел, приказываю я себе. Теперь она тебе родня. Неужели из-за одного давнего проступка ты никогда больше не станешь с ней разговаривать? Только потому, что однажды твой муж отправился за электрическими лампочками, но так их и не купил?

— Умоляю, прости меня, — продолжает Бренда. — Если бы я могла вычеркнуть из своей жизни одну неделю, я бы вычеркнула ту неделю во Флориде.

ТУ неделю во Флориде?! Я не верила собственным ушам. Задолго до тех поисков электрических лампочек Бренда пребывала в унынии от своего брака с Гарри, и мы с Чарли взяли ее с собой на кулинарный конкурс компании «Пиллзбери». Просто чтобы она взбодрилась! Представляете? Я всю неделю бродила по Большому залу отеля «Фонтенбло», оценивая слоеные рогалики с кремом, а теперь выясняется, что тем временем Бренда с Чарли смотрели по платному каналу порнографические фильмы и без передышки трахались, точно кролики. А тут у моего отца свадьба, куча гостей, отец рассказывает очередную байку с бородой про то, как он послал Говарда Хоукса[81] куда подальше, моя новая мачеха потчует всех соусом гуакамоле, а меня та неделя во Флориде так взбесила, что глаза как пеленой застлало. И злилась я уже не на Бренду, понимаете? Я столько лет на нее злилась, что уже не осталось сил злиться. А вот Чарли — я готова была его убить. Согласна, реакция запоздалая, но, ей-ей, меня так и подмывало набрать его номер и сказать: катись к черту, видеть тебя не желаю. Впрочем, поскольку я и так пять лет — с того дня, когда нашему браку пришел конец, — его в глаза не видела, грозить ему не было никакого смысла. С Марком все тоже вышло хуже некуда, но тут я хотя бы знала, кто виноват.

— И почему же мне не надо винить Джойс? — спрашивает Ричард. — Мы ведь были друзьями.

— Но Хелен-то тебе жена, — говорю я.

— Я ей никогда не доверял, — признается Ричард. — Сидит себе и потягивает «Тэб»[82], а какие мысли бродят у нее в голове, поди знай.

— Зато теперь знаешь, — говорю я.

— Как прикажешь тебя понимать?

— Сама не пойму. Я хотела тебя приободрить, а не портить тебе настроение, — говорю я.

— Извини, — говорит Ричард. — Расскажи про вас с Марком.