Ослепительный цвет будущего

Она опускается на меня, оседая, как одеяло. Все в комнате темнеет, так что я больше не могу отличить стены от потолка. Только я и ритм моего дыхания. Грудь вздымается и опускается. Пальцы расслабляются.

– Ли.

Я не в своей комнате. Я дрейфую в пустом небе, прохладном и безоблачном, свободная от гравитации. Я плыву через самую черную на свете черноту.

Когда звук мягких хлопков достигает моих ушей, я точно знаю, что сейчас увижу.

– Мама?

Птица скользит ко мне из темноты, величественная и изящная, ее алые крылья сияют.

Я вытягиваю руки, чтобы обнять ее.

Она хлопает крыльями раз, другой.

Она не решается. Ее лапы бешено царапают воздух, пытаясь найти точку опоры. Сомкнувшись над пустотой, одна когтистая лапа рассыпается пеплом. Распадается, сгорая и превращаясь в пыль, точно палочка с благовониями.

Птица испускает сдавленный крик.

– Ли!

У меня перехватывает дыхание. Я моргаю и сажусь в кровати, но птицы уже нет.

Сон, просто сон. Но звук ее голоса эхом отдается у меня в ушах до самого утра.

45

Мое сердце все еще бешено стучит, когда в квартиру начинает струиться бледный свет утренней зари.

Ночь прошла одновременно слишком быстро и слишком медленно; мучительное движение сквозь все разнообразие темных и приглушенных цветов.

Прошло сорок два дня. Я точно знаю, что означал этот сон: с каждым днем моя мать исчезает. Я должна ее найти.

Сорок два дня.

Выйдя в гостиную, я вижу, как Уайгон скидывает у двери тапочки и надевает уличную обувь. Одной рукой он опирается на стену, а другой натягивает кроссовки и туго застегивает липучки.

Наши глаза встречаются, и дедушка улыбается мне. Он протягивает руку ладонью вниз и машет ей по направлению к полу. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять его жест: он приглашает меня пойти с ним.

Сорок два дня.

Может, мы что-нибудь найдем. След птицы. Подсказку.

Уайгон двигается медленнее, чем Уайпо, – у него длинная трость, пошатывающаяся и прихрамывающая походка. Небо еще серовато, когда мы уходим, но чем дальше мы продвигаемся, тем сильнее оно открывается утренним акварельным оттенкам. В итоге мы оказываемся в парке – пробираемся через зелень и останавливаемся, чтобы поглазеть на насекомых, заползающих в полые колокольчики цветков.

Поначалу тишина кажется странной. Но как только мне удается привыкнуть к его молчанию, я заговариваю с ним на английском. Это даже мило – то, как он делает вид, что понимает меня.

– Мне приснился сон, – говорю я ему. – Очень страшный.

Дедушка долго и неподвижно смотрит на меня. Он направляется к скамейке, и некоторое время мы просто сидим и наблюдаем, как двое малышей играют в салки на детской площадке.

На другой стороне – беседка со столом. Двое пожилых мужчин сидят друг напротив друга и смотрят на предмет, лежащий между ними. Это какая-то игра. Они по очереди передвигают плоские фигурки.

– Во что они играют? – спрашиваю я.

Уайгон не отвечает, но я предполагаю, что это что-то вроде нард или шашек.

Пока он смотрит на них, я понемногу изучаю его лицо, ищу в нем черты Пиня. Он ли это? Я пытаюсь представить, как Уайгон и Уайпо росли вместе, брат и сестра.

Мысль о неестественности всего этого заставляет меня поежиться. Даже если ее удочерили. Все равно… Брат и сестра… Обручены, а затем женаты. Неужели им самим не приходило в голову, что это странно?

Монотонное жужжание заполняет воздух. Постепенно оно превращается в ускоряющийся треск, который пытается найти устойчивый ритм. Нечто среднее между скрипом и электрическим гулом.

Я быстро сканирую местность глазами, но не нахожу ничего, на чем можно было бы остановить взгляд.

– Что это?

Уайгон указывает куда-то дрожащим пальцем.

Вот и она – на тонкой ветке ближайшего дерева, размером почти с мой большой палец, коричневая и спокойная.

Цикада.

Я долго смотрю на нее, пока наконец не замечаю, что она подозрительно неподвижна. Это лишь оболочка, шелуха, которую оставили, как опустевший дом.

Мы не видим поющую цикаду, но ее жужжание становится все громче и громче. Темп меняется, то ускоряясь, то замедляясь. Скорость нарастает, как волна, и отступает, как отлив. Мы слушаем до тех пор, пока ее песня не умирает.

Перед тем как отправиться обратно домой, дедушка останавливается рядом с участком, покрытым фиолетовыми цветами. Он прикасается к ним, проводя рукой по шелковистым краешкам лепестков, нагибая каждый цветок в сторону, пока наконец не находит идеальный. Пальцы стремятся вниз по стеблю к самому основанию возле травы; там он крепко зажимает и срывает зеленую палочку.

Он показывает цветок мне, и я говорю:

– Он прекрасен.

Самый идеальный цветок. Мы приносим его домой – для Уайпо.

46