Бабушка собирает пустые миски и тарелки. Я наблюдаю, как она направляется в кухню. Когда ей кажется, что никто не смотрит, она быстро поднимает палец к лицу – промокнуть уголок глаза.
47
Послеполуденное солнце делит мою комнату на линии и треугольники, отрезки света и геометрические тени. Я сижу на кровати, пытаясь осмыслить все, что увидела. Все, что узнала.
В голове вихрем проносятся мысли. Когда я закрываю глаза, то чувствую сильное головокружение – будто падаю в огромную темную пропасть. Глубокая пасть – начало крушения мира моей семьи; место, где пошатнулись все основы. Трещина в нашей семейной истории. Трещина, которая разверзлась еще шире, когда моя мать превратилась в птицу.
Глаза горят. Голову сжало, словно кто-то обернул ее жесткими цепями и теперь они невыносимо сдавливают виски.
Я стараюсь не обращать внимания на головную боль, побороть ее силой своей воли. Пальцы сами собирают лоскуты футболки и начинают плести сеть. Сначала она похожа на косу: полоски материала отправляются то вверх, то вниз, словно морские волны. Я волнуюсь, что ткани не хватит, чтобы сплести сеть нужного мне размера; но это всего лишь означает, что мне нужно проявить изобретательность.
Кратко звякает телефон. Меня ждут новые имейлы.
Один – от папы; я так и не ответила на его первое сообщение.
ОТ: bsanders@fairbridge.edu
КОМУ: leighinsandalwoodred@gmail.com
ТЕМА: Проверка связи
Ли, я уже говорил по телефону с бабушкой и все ей передал, но на всякий случай – ниже мой гонконгский номер, так что, если захочешь, позвони. Или напиши. Сообщи, как твои дела.
Я закатываю глаза и отправляю письмо в архив. Есть кое-что более срочное – новое письмо от Акселя.
ОТ: axeldereckmoreno@gmail.com
КОМУ: leighinsandalwoodred@gmail.com
ТЕМА: (без темы)
Дори не знала, что я записываю ее. Я пришел к вам домой, но тебя не было. Дверь была не заперта, так что я зашел – Дори сидела за фортепиано. Я услышал мелодию, которая отличалась от той, что она обычно играла. Я украдкой наблюдал за ней, казалось, она снова и снова играла одну и ту же композицию. Я записал довольно продолжительный отрывок, а потом смиксовал с синтезатором и гитарой. Иногда, когда я слушаю
На этом письмо заканчивается.
Я прохожу по ссылке ниже. Еще один трек. Он загружается целую вечность, но когда начинает наконец проигрываться, у меня по спине бегут мурашки.
Это Тереза Тенг – та самая песня, которую Уайпо включала за завтраком.
За опущенными веками я вижу осторожные мамины руки, блуждающие по клавишам, пытаясь прочувствовать мелодию, все ее корни и вершины; мамины глаза закрыты, выражение лица наполнено ностальгией цвета сепии и изумрудной зеленью музыки.
Я вижу ее.
Я все вижу.
48
Зима, девятый класс
Это было последнее утро зимних каникул. Я сделала себе кофе в папином френч-прессе и одна просидела на кухне не меньше часа, отчаянно пытаясь забыть сон про двух девочек с фотографии.
Их слова эхом отдаются в голове:
Участки тела, которые были стерты во сне губкой для доски, одновременно чесались и горели. Ощущение до сих пор оставалось у меня в ногах. Я хотела, чтобы меня знали и помнили, и не могла избавиться от этого чувства.
Нужно было отвлечься. Пальцы сами собой открыли сборник стихов Эмили Дикинсон.
– Что это? – спросила мама, заходя на кухню.
От неожиданности я подпрыгнула на стуле. Кофе выплеснулcя из кружки.
– Книга, которую я нашла, – осторожно проговорила я, с одной стороны надеясь, что она не догадается, какая именно книга, а с другой – что она хоть чем-нибудь выдаст себя.
Но она говорила не про книгу. Она указала на бусинки нефрита у меня на запястье.
– А, это я тоже нашла в подвале. Он твой?
Мама пристально всматривалась в браслет тяжелым, с прищурью, взглядом. Затем ее лицо разгладилось и вновь стало бесстрастным.
– Да, он очень старый.
– С тех времен как ты… еще жила на Тайване? – осторожно спросила я.
Она кивнула.
– Да.
– Хочешь его назад?
– Нет, на твоей руке это красиво.
Она вытащила вафельницу и повернулась ко мне, вопросительно подняв брови.