Ослепленная правдой

На следующий день, во время ужина, если это не слишком громко сказано по отношению  к жалким ломтям хлеба и полупротухшего мяса, в дверях появились трое слепцов из левого  флигеля. Сколько у вас тут женщин, спросил один. Шесть, ответила жена доктора, исполненная  благого намерения отставить в сторону ту, которая не спит по ночам, но угасший голос  поправил: Семь. В ответ захохотали: Негусто, сказал один, стало быть, придется как следует  потрудиться нынче ночью, а другой предложил: Может, из следующей доберем, но: Не надо,  отозвался третий, знавший арифметику, получается по трое на каждую, выдержат, небось не  смылятся. Все трое снова рассмеялись, и потом тот, кто спрашивал, сколько тут женщин,  сказал: Ну, как покушаете, идите в третью, и добавил: Если, конечно, и впредь хотите есть и  мужьям своим сиську совать. Эта острота звучала во всех палатах, но продолжала пользоваться  не меньшим успехом, чем в тот день, когда ее придумали. Они корчились от смеха, дрыгали  ногами, стучали толстыми палками об пол, но один из них вдруг предупредил: Только  смотрите, если у кого месячные, тех не надо, до другого раза пусть остается. Таких нет,  спокойно ответила жена доктора. Ну, нет, так и хорошо, давайте, собирайтесь, и не тяните, мы  ждать не любим. Повернулись и пошли. Палата затихла. Через минуту сказала жена первого  слепца: Больше не лезет, и, хотя в руке у нее была самая что ни на есть малость, доесть не  смогла. И в меня тоже, сказала та, которая не спит по ночам. И в меня, сказала та, про которую  ничего не известно. А я уже, сказала горничная из отеля. И я, сказала регистраторша. Меня  вывернет на первого, кто ко мне притронется, сказала девушка в темных очках. Все они уже  встали и, как ни била их дрожь, были тверды. Сказала жена доктора: Я пойду первой. Первый  слепец натянул на голову одеяло, как будто это могло помочь ему, слепцу, ничего не видеть,  доктор притянул жену к себе, мимолетно коснулся губами ее лба, что еще оставалось ему, в  отличие от всех остальных мужчин, у тех, кроме утех, ничего супружеского не было - ни прав,  ни обязанностей, и потому никто не заслуживал звания двойного рогача, такого то есть, кто  знает, но терпит. Следом за женой доктора двинулась девушка в темных очках, за ней стали  горничная, регистраторша, жена первого слепца, та, про кого ничего не известно, и наконец та,  которая не спит по ночам, замкнула эту жутковато-комичную цепочку оборванных, грязных  женщин, воняющих так, что поневоле задумаешься, сколь же неодолимо могущественна  должна быть животная сила похоти, если удастся ей отбить обоняние, деликатнейшее из всех  пяти чувств, ведь недаром же уверяют нас иные богословы, что грешникам в аду жить  более-менее сносно не дает именно царящий там смрад. Медленно, положив руку на плечо  впереди идущей, зашагали они за женой доктора. Все были босы, потому что боялись потерять  туфли в грядущих горестях и бедствиях. Когда оказались в вестибюле, жена доктора  направилась к центральному входу, хотела, наверно, узнать, стоит ли еще мир. Ощутив  свежесть, горничная испугалась: Нельзя выходить, там солдаты, но та, которая не спит по  ночам, сказала: Да это бы лучше, уже через минуту были бы мертвыми, не так, как сейчас, а  по-настоящему, целиком. Мы, спросила регистраторша. Мы и все остальные, все, кто здесь,  получили бы, по крайней мере, наилучшее объяснение своей слепоте. Впервые с того дня, как  ее привезли сюда, она произнесла столько слов подряд. Жена доктора сказала: Пошли, раньше  смерти умирать не надо, она сама выберет и о выборе не оповестит. Отворили дверь, ведущую в  левый флигель, повлеклись но длинным коридорам, а о том, что ждет их, могли им при  желании рассказать женщины из первых двух палат, но они затравленными зверьками лежали  скорчась по койкам, и мужчины не осмеливались ни дотронуться до них, ни хотя бы подойти  поближе, потому что те немедленно принимались кричать.