Ослепленная правдой

Прошла неделя, и злодеи оповестили, что хотят женщин. Так вот, просто: Женщин хотим.  Как легко себе представить, это нежданное, хоть и не вовсе необычное требование, вызвало  взрыв такого негодования, что ошеломленные эмиссары, принесшие его, вынуждены были  тотчас вернуться и заявить, что три палаты правого корпуса, две палаты левого, равно как и  слепцы обоего пола, ночующие из-за нехватки кроватей на полу в коридоре, единодушно  постановили не удовлетворять наглое притязание, попирающее человеческое достоинство, а в  данном случае - и женскую честь, ибо на них никак невозможно возложить ответственность за  то, что в третьей палате левого крыла нет женщин. Последовал краткий и сухой ответ: Не  дадите - жрать не дадим. Униженные посланцы вернулись в палаты и сообщили: Либо пойдут,  либо мы все с голоду умрем. Женщины одинокие, то есть те, у кого либо вообще не было пары  либо партнеры часто менялись, в возмущении закричали, что не собираются платить за  прокорм чужих мужей своим, так сказать, телом или частью его, известно где расположенной, а  одна, окончательно отринув приличествующее ее полу целомудрие, имела бесстыдство заявить:  Я сама себе хозяйка, и мне решать, идти туда или нет, но, что получу, никому не отдам, себе  возьму, а понравится, так и вообще останусь с ними жить, по крайней мере сыта буду. Именно  так высказала она свое отношение, однако от слов, хоть и вполне недвусмысленных, к делу не  перешла и, вовремя спохватившись, представила, каково это в одиночку утолять любовный пыл  двадцати вконец разнуздавшихся жеребцов, с цепи сорвавшихся кобелей, ослепленных, хотя,  спрашивается, куда уж больше слепнуть-то, похотью. Впрочем, тут же в очередной раз  подтвердилось, что слово - не воробей, и на нем, на слове этом, столь легкомысленно  прозвучавшем в стенах второй палаты правого крыла, поймал ее один из эмиссаров, отчего-то  сильнее прочих проникшийся своеобразием ситуации и предложивший, чтобы кто-то вызвался  идти добровольно, ибо если в охотку, то, какую мерзость ни делай, лучше выйдет, чем по  принуждению. Лишь в самый последний миг остатки благоразумия, крохи осторожности  заградили ему уста, с которых чуть-чуть бы еще - и сорвалось известное изречение: По своей  воле и пройдешь подоле, но, хоть и вовремя прикусил он язык, все равно немедленно грянул  взрыв возмущенных воплей, и исполненные праведного гнева женщины налетели со всех  сторон, фуриями накинулись на мужчин и без жалости и сострадания просто смешали их с  грязью, обозвав, в зависимости от уровня собственной образованности, стилевых пристрастий и  общей культуры, козлами, скотами, слизняками, пиявками, упырями, эксплуататорами,  сводниками, сутенерами. Многие горько раскаивались в том, что, единой жалости ради,  повинуясь исключительно чистому чувству милосердия, пошли, так сказать, навстречу  притязаниям, уступили домогательствам своих товарищей по несчастью, а те вон как их теперь  отблагодарили, вот какую злую долю уготовили. Мужчины пытались оправдываться, блеять,  мол, все совсем не так, не надо драматизировать, что, черт возьми, вы тут развели, мы думали,  вы понимаете, что обычай требует сначала вызывать тех, кто добровольно пойдет на опасное и  трудное дело, а что, разве не так: Ведь голодная смерть всем грозит, и вам, и нам. Женщины,  этими доводами призванные образумиться, притихли было, но тут нашлась такая, кого они  только пуще распалили, она-то и плеснула маслица в огонь, вскричав с горькой насмешкой: А  если б они потребовали себе не женщин, а мужчин, что бы вы стали делать, а, расскажите-ка,  мы послушаем. Прочие с новыми силами подхватили хором: Да, да, расскажите, радуясь, что  приперли мужчин к стене, загнали в ту самую логическую ловушку, которую те уготовили им,  и намереваясь посмотреть, как далеко способно завести их хваленое мужское самосознание.  Здесь педерастов нет, осмелился возразить один из них, и: И потаскух - тоже, отбрила его  задавшая провокационный вопрос, да и были бы, думаю, они бы вами погнушались. Мужчины  беспокойно ёжились, твердо зная тот единственный ответ, который мог бы удовлетворить  мстительное бабье: Мы бы пошли, но ни один из них не отважился выговорить вслух эту  краткую, ясную и раскованную фразу, и сколь же велико было их смятение, если они даже не  вспомнили, что могли бы, в сущности, и произнести ее безо всякого для себя риска, поскольку  эта мразь из третьей палаты отдает предпочтение женщинам, ну да, предпочтение отдает, а их  самих, наоборот, берет.