Ослепленная правдой

Насчет голода, кстати, это не метафора. Всякий раз, как посланные за едой возвращаются  с той ничтожной малостью, которую получили, поднимается в палатах яростный крик.  Непременно находится кто-нибудь, кто предложит программу совместной борьбы, хорошо  организованное коллективное выступление, массовую акцию, приведя в качестве самого  сокрушительного довода диалектическую способность воли, которая обычно лишь служит  дополнением к другой воле, в определенных обстоятельствах умножаться до бесконечности.  Однако страсти утихают уже очень скоро, стоит лишь самому благоразумному из обитателей  палат, в законном стремлении уяснить соотношение выгод и рисков предложенной акции,  напомнить энтузиастам простую и объективную истину, а она в том, что воздействие  огнестрельного оружия, как правило, оказывается убийственно эффективным: Те, кто будет в  первых рядах, говорит благоразумный, должны знать, что их ждет, а кто в задних, пусть даже и  не пытаются вообразить себе, что только начнется, едва лишь грянет первый выстрел, а  второго и третьего даже и не понадобится, мы все просто передавим друг друга. В качестве  полумеры или промежуточного решения, принятого в одной из палат и поддержанного  другими, придумали, что в следующий раз отправят за едой не тех, кого обычно посылали, а  усиленный отряд, человек из десяти-двенадцати, и вот они-то постараются сводным хором  довести до сведения разбойников всю степень всеобщего недовольства. Стали вызывать  добровольцев, но, вероятно, опасения людей осторожных так запали в душу всем, что ни в  одной из других палат не нашлось желающих идти своей охотой. Слава тебе господи, это  очевидное свидетельство слабости духа не возымело никакого значения и даже не заставило  никого устыдиться, ибо вскоре, подтверждая пагубность опрометчивых шагов,  распространилось известие о том, чем именно окончилась экспедиция, предпринятая палатой,  где и зародилась эта идея. Восьмерых храбрецов, решившихся высказать претензии, побили  палками и прогнали восвояси, и если правда, что выстрел был всего один, то, не в пример  прошлому разу, произведен не в воздух, ибо жалобщики дружно клялись, будто пуля  просвистели у них над самой головой. О том, имелось ли в виду стрелять на поражение, мы, бог  даст, узнаем в свое время, а пока давайте укроем стрелка под сенью благодетельного сомнения,  а иными словами, изберем одно из двух: либо это и в самом деле было всего лишь  предупреждение, хоть и очень серьезное, но главарь ошибся в отношении роста ходатаев, сочтя  его меньшим, нежели в действительности, либо - и вот это уже внушает тревогу - наоборот,  взял несколько выше, чем нужно, и последний случай следует со всей неизбежностью признать  не чем иным, как покушением на убийство с заранее обдуманным намерением. Оставив в  стороне эти частные вопросы, перейдем к более общим, то есть затрагивающим интересы  большинства, и скажем, что исключительно божьим промыслом можно объяснить заявление  ходоков о том, что они представляют палату номер такой-то. И потому она одна вынуждена  была поститься трое суток, и еще, считай, повезло, могли бы вообще навсегда без еды оставить,  что, в общем, справедливо, ибо нечего кусать руку, которая тебя кормит. И обитатели мятежной  палаты принуждены были все эти трое суток мыкаться от двери к двери и клянчить ради всего  святого хоть корочку хлебца и, если возможно, с чем-нибудь сверху, и с голоду они, конечно,  не померли, но уж наслушались вдосталь и досыта: Так вам п надо, нечего дурью маяться,  Страшно подумать, что мы бы вас послушались, но хуже всего, когда им говорили: Потерпите,  потерпите, нет слов более невыносимых для слуха, лучше бы уж просто обругали. Когда же  минули три дня, отведенные под наказание, и поверилось, будто рождается новый день,  оказалось, что несчастная палата, где обитали все сорок бунтарей, вроде бы все же не прощена,  потому что еду, которой раньше едва хватало на двадцать человек, урезали настолько, что и  десять не накормишь. Можете себе представить ярость и гнев, но также и, битой собаке только  плеть покажи, страх, объявший прочие палаты, которые уже оказывались в осаде нуждающихся  и теперь разрывались между классическими догматами человеческой солидарности и столетней  выдержки предписанием, гласившим, что истинное милосердие начинается с тебя самого.