– Раньше здесь было море, а теперь наш город. Горы вокруг него словно кольцо. Мама, а может быть, мы – русалки и на самом деле здесь до сих пор море?
– Пожалуй, оставлю тебя на месяц без сладкого, – парировала мама, задыхаясь от усердия, так как я упиралась. – Ишь как фантазия разыгралась! Это, вероятно, от шоколада.
Иногда нам встречалась соседка – тетя Марьям или дедушка Анатолий: они преграждали маме путь, требуя освободить пленницу.
И мне удавалось ускользнуть.
Снова за угол.
Мяу!
Я заболела, да так сильно, что чуть не умерла. Вернее, умерла немножко, а потом ожила под капельницами. Что такое смерть, я совсем не понимала, поэтому просто повторяла чужие и незнакомые слова за взрослыми, когда мне было особенно плохо.
Времена грянули тяжелые: правительство считало, что ребенку, которому исполнилось четыре года, никакая мама не нужна. И мам выгоняли за двери больничной палаты.
– Только в часы посещений приходите! – истошно кричал врач в застиранном сером халате.
Часы посещений длились недолго, а ночевать в палате одним детишкам было страшно.
Я лежала распятая под капельницами, по тонким трубкам сквозь иглы и дальше – по венам обеих рук бежали спасительные лекарства. Главная моя мечта заключалась в том, чтобы мама осталась со мной. Каждый раз, когда она уходила, я плакала:
– Ты ведь вернешься? Я не останусь здесь одна? Когда ты придешь?
Мама говорила, что скоро.
И вот что она придумала: она заключила с врачами тайный договор. Согласилась убирать, мыть и чистить больничные коридоры и палаты, готовить еду на больничной кухне, относить вещи в прачечную и не получать за это ни копейки. Никто не платил ей зарплату. Зато ей разрешили находиться в больнице, ночевать на старой поломанной кровати в подсобке и видеть меня.
Мама делала чужую работу, но никому и в голову не приходило удивляться этому факту.
– Привет! – Между многочисленными делами мама забегала в палату. – Смотрите, что я принесла!
И, пока не видит врач, быстро давала мне и другим детям по конфете.
– Ешьте! Ешьте быстрее! А то строгий доктор отнимет сладости и меня отругает!
Дети усиленно жевали.
Мои маленькие соседи по палате подолгу не видели своих родителей и очень скучали. Они были в восторге, что моя мать играет с нами. Иногда дети окружали ее, просились на руки, и тогда я начинала истошно реветь.
– Тише, ослик, – успокаивала меня мама, – я ведь пришла к тебе, а они по две-три недели не видели родных!
Некоторые дети были из горных сел, и приезжать в город их родители не могли.
Как же мы боялись капельниц и уколов! Мы пытались кусаться, драться с медсестрами и врачами, но они всегда побеждали, приходя по нескольку человек и безжалостно награждая непослушных пациентов тумаками.
– Всех вылечим, хотите вы того или нет! – говорила строгая медсестра Даша, грузная и неповоротливая. От нее всегда пахло сигаретами.
– Мяу! Мяу! – вопила я.
От страха вместо «мама» у меня почему-то получалось «мяу». Остальные дети подхватывали мяукание, и вскоре наша палата походила на питомник несчастных больных кошек.
В больнице я пробыла довольно долго – около полугода. Большая часть лета была пропущена, осень тоже, и вернулась домой я посередине зимы.
Врачи собирались сделать мне еще одно обследование, но выставили нас с мамой из «гиппократовых кущ» совершенно неожиданно, после того как мама спасла чеченскую девочку.
Врачи перепутали лекарство, сделали укол – девочка побледнела, закричала и потеряла сознание, однако никакой помощи ей не оказывали в течение часа. Моя мама требовала срочно отправить ребенка в реанимацию, понимая, что девочка умирает. Но маме посоветовали заткнуться. Тогда она по телефону-автомату вызвала «скорую помощь». «Скорая помощь» приехала, забрала ребенка, и в другой больнице девочку спасли. Маме этого не простили: главный врач в сером халате выгнал нас буквально на следующий день, объявив, что я абсолютно здорова.
Матрас
Мою деревянную кроватку-клетку продали, чтобы другая мама укачивала там своего малыша. А моя мама пошла в магазин и купила матрас для новой железной кровати. После этого она похвасталась удачной покупкой соседям. Вначале тете Марьям и тете Вале, затем тете Амине, потом Розе, а после этого уже бабушке Нине и пожилой Настасье.
– Вот какой замечательный матрас! – гордо сказала мама. – Все, что заработала за месяц, отдала за него. Дочка у меня неблагодарная, как известно, ослик вмешался при рождении, однако даже она оценит его мягкость и воздушность!
По случаю покупки все соседки пили лимонад, грызли сухари, охали и ахали.
Я, проснувшись посреди ночи, вспомнила, что меня покормить забыли, и решила не будить любимую мамочку.
На кухне я нашла недоеденный бутерброд с вареньем и, налив в стакан молока из бутылки, решила покушать на новой кровати.
Наутро обнаружив, что матрас сырой и на нем красуется яркое пятно от малинового варенья, мама впала в ярость. Мало того что она осыпала меня проклятиями и тумаками, предполагалось, что матрас я смогу отстирать.
– Вот тебе таз, мыло и тряпка! – бросила рассерженная родительница. – И чтобы чисто было!