Ослиная Шура

Вероятно, уворачивающиеся от снежинок людишки просто не могли разглядеть, откуда идет этот снежно-золотой дождь, или просто боялись поймать посылаемый с неба подарок, поэтому кинулись удирать, хотя снежинки выглядели красивыми восьмиконечными крестиками. Убегавшие превращались в пепел, рассыпались под ноги бегущим сзади, а те тоже становились пеплом, из которого были созданы. Вот и весь смысл жизни: не верящим даётся только неверие, а остальным… остальных пока неизвестно что ожидает. Одно понятно, что человеческая жизнь не может заканчиваться только на первой ступени бытия, иначе весь смысл Природы был бы абсурдным.

Фигура Богородицы выписывалась с каждой секундой всё ярче, отчётливей, будто кисть невидимого художника писала образ Царицы Всеблагой прямо в воздухе. Это, к тому же, было похоже на проявку фотографии. Но здесь всё двигалось, дышало, не замирало, не исчезало. А из церкви доносилось пение тропарей, псалмов, кондаков.

Шура как зачарованная любовалась видением, и вдруг непрошеная мысль озарила её: да ведь это икона! Та самая икона! Богородица, воскрешающая Русь! Тогда понятно, откуда появилась боль! В келье девушку оставили только потому, чтобы увидела икону, которую должна написать в будущем. Это благословение от Царицы Небесной, дающее право на грядущую дорогу, на жизнь в подлунном мире, на будущую работу.

Богородица мягко улыбнулась Шурочке, и та услышала её повеление, отчётливо прозвучавшее на фоне церковного пения: «Время пришло написать икону, пронести её по Четвёртому Уделу, не сокращая путь, поместить справа от иконы „Умиления“ в Свято-Троицком храме»…

Изображение на стеклянной стене стало постепенно бледнеть, пропадать и скоро исчезло совсем, словно ничего никогда не было на ровной оштукатуренной стене. Шура стояла посреди кельи, не шевелясь, будто взгляд девушки всё ещё догонял исчезнувшее видение, пытался запомнить навсегда, а потом оживить увиденное на доске, покрытой левкасом. В коридоре раздались осторожные, еле слышные шаги. Шаркающая поступь становилась громче, и, наконец, кто-то остановился прямо возле дверей. Шура чуть склонила голову, ожидая, но не шевелясь.

– Молитвами святых отец наших Господи, Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй нас, – послышалось за дверью, и кто-то осторожно постучал.

– Аминь, аминь, – ответила Шура, разрешая тем самым открыть дверь и войти.

Двери открылись, боязливо скрипя. В образовавшейся щели появилась лохматая голова библиотекаря Виталия. Увидев Шуру, стоявшую посреди комнаты и совершенно живую, он откровенно обрадовался:

– Матушка, а мне сказали, вам плохо? Я уж думал, не смогу ли чем помочь, а то с докторами у нас на острове плохо. Не приживаются пока.

– Уже всё прошло, – успокоила его Шура. – Да вы входите, что через порог-то разговаривать?

Монах Виталий втиснулся в келью. Здешние двери для его плечей в косую сажень были явно маловаты.

– Отец Виталий, вы очень много знаете, – польстила ему Шура в очередной раз, – а я спросить хотела.

– Ну, так чево ж? – умиротворённо кивнул тот.

– Вы не слыхали случайно, где находится Четвёртый Удел Богородицы?

– Опять не знаешь? – удивился монах. – Да то ж канавка Пресвятой Девы в Дивеево, где она прошла.

– Прошла? Богородица? – ахнула Шурочка.

Монах только махнул рукой и вышел в сердцах, забыв спросить, не нужно ли чего ещё. Но Шура уже получила энергетическую помощь от пения псалмов прямо с картины, да и Виталий незаметно для себя помог, рассказав где находится Четвёртый Удел. Ведь по нему велено пронести икону. Где её писать, на чём, Шуру нисколько не волновало. Гораздо сильнее было чувство, что она это сможет. Ведь сама Царица Небесная благословила!

Глава 13

За окнами машины громоздился смешанный лес, вплотную подступающий к просёлочной дороге со всегдашними русскими ухабами соединёнными меж собою подмороженной колеёй. Лес подступал довольно близко к грунтовому грейдеру, по которому, натужено кряхтя мотором, пробирался деревенский вездеход «козлик». Деревья в некоторых местах прямо склонялись над дорогой, создавая странный лесной коридор. Может, они действительно разглядывали сверху ворвавшийся в их владения непрошенный «Газик», фыркающий и чихающий автомобильным перегаром.

Казалось, ещё секунду и лесопосадочная толпа оживших деревьев выскочит на дорогу, что б не пустить старенькую легковушку к озеру. Да и что ей там делать? Место дикое, не пользующееся славой ни у местных жителей-грибников, ни у охотников. Даже заядлые лесники обходили это место Плещеева озера стороной, – своя рубашка ближе к телу. Что ж там деревенской тарахтелке делать?

А она усердно пыхтела по дороге, слушаясь хозяина, обыкновенного поселкового мужика, не выпускающего изо рта беломорину. Рядом с шофёром сидела молодая красивая женщина. Одета она была в строгую чёрную одежду, такого же цвета платок прилежно закутывал голову, как носили на Руси ещё до исторического материализма.