Османец

Хотел ли Хоквуд, чтобы его дочь осталась старой девой? Он не был уверен. Поклонников у неё хватало. Но были ли они только поклонниками? Хоквуд часто заставал её с разговорчивыми мужчинами с соблазняющими глазами, которые, обнимая её за талию, обсуждали тонкости поэзии. Многие из них были весьма состоятельными людьми, и их родители вряд ли приветствовали бы женитьбу своего сына на дочери неверного, находящегося в милости у самого императора. А если бы Кэтрин вышла Замуж за одного из них? Осталась бы она верна устоям ортодоксальной церкви или стала бы приверженной греческому порядку жизни?

И всё же Хоквуд понимал, что не ему решать. Кэтрин всегда была девушкой с характером. В Константинополе её характер, кажется, стал ещё более трудным. Она исполнилась решимости стать даже больше византийкой, чем любой грек. Если Кэтрин соберётся замуж, то даже более жёсткий человек, чем он сам, не сможет запретить ей это сделать. Хоквуд мог только молиться, что она не ошибётся в выборе, когда придёт время, и что, пока этот момент не настал, она будет вести себя достойно и мудро. Ему не нравились многие из друзей Кэтрин, особенно братья Нотарас.

Усиленный надзор за дочерью не прибавил популярности Хоквуду. Он также очень беспокоился о сыновьях, особенно об Энтони. Вильям радовал его, он был настоящим Хоквудом — обученным солдатом и канониром. Похоже, Вильям станет рассудительным и основательным человеком. Он не болел ни за «зелёных», ни за «голубых» и не испытывал к ипподрому, как и его отец, любви.

Надо надеяться, что Энтони тоже встанет на правильный путь. Возможно, девятнадцать лет — слишком юный возраст, чтобы выносить окончательное суждение, впрочем, как шестнадцать лет — слишком рано, чтобы отрывать мальчика от корней и увозить так далеко от дома. На ипподроме Энтони был так же возбуждён, как и Кэтрин, и громко кричал, когда лошади вышли на последний поворот. Он всё время посматривал на императорскую ложу, улыбкой и взмахом руки приветствуя дочь Нотараса — Анну.

Самая серьёзная причина для беспокойства Хоквуда заключалась в том, что Кэтрин и Энтони завязали дружбу с сыновьями и дочерью великого дуки.

По сути дела, Хоквуды занимали странное положение в обществе. Хотя бы в отношении религии. Мэри наотрез отказалась освещать храм Святой Софии и запретила это делать своим детям. По воскресеньям Хоквуды отправлялись в Галату в генуэзскую церковь. Император благоволил им, но они не были знатного происхождения, а византийские аристократы считались самыми надменными в мире. Всё же Джон Хоквуд прибыл сюда как главный канонир, император поставил его во главе византийской артиллерии, присвоил ему знание генерала. Благодаря своей должности Джон попал в высший свет. Сын Нотараса, Василий, стремился стать канониром, и вполне естественный оказалось то, что юноша познакомился с молодыми Хоквудами и поддался обаянию рыжеволосой красавицы Кэтрин.

Молодой человек, что тоже было естественно, представил девушку своим сводному брату и младшей сестре; Энтони, как сопровождающий, был рядом. Джон Хоквуд не был уверен, какие чувства испытывала Анна Нотарас к его рыжеволосому сыну, но то, что Энтони был влюблён, становилось видно с первого взгляда. Они были очень молоды, и Джон не хотел думать о реакции великого дуки, если бы отношения между его сыном и Анной стали более серьёзными — Анну Нотарас безусловно должны просватать за какого-нибудь византийского вельможу. Но больше всех Хоквуда беспокоила Кэтрин, которая совершенно очевидно была увлечена Василием Нотарасом. Василий был внебрачным сыном великого дуки, но Хоквуд не допускал и мысли, что ему будет позволено жениться на дочери чужестранца и вероотступника. Семья Нотарасов не нуждалась в милости императора. Джон поделился с Кэтрин своими опасениями, но ответом ему был высокомерный взгляд. Теперь ему оставалось только молиться, что его дочь не покинет здравый смысл и что она будет вести себя достойно.

Обрывы были с обеих сторон выбранной им тропинки, но в Англии хватало своих трудностей. А в Константинополе его семья была окружена роскошью, какой они не знали прежде, его годовой доход как генерала, командующего артиллерией, во много раз превышал ту сумму, которую он заработал за всю свою жизнь. Рубашка и камзол честного английского йомена давно были выброшены за ненадобностью, туника из чёрной с золотом парчи, которую он носил теперь, была такой длинной, что чуть не подметала улицу.