Османец

Неслышно ступая, Саган пошёл вперёд; свита следовала за ним. Он достиг трона, находившегося на возвышении в конце зала. Саган-паша почтительно склонился перед императором Иоанном VIII Палеологом[5], как если бы тот по-прежнему был самым могущественным монархом в мире, затем выпрямился и посмотрел на людей, расположившихся позади трона. Среди них находились брат императора Константин Драгас, великий дука Лука Нотарас, самый могущественный человек в городе, принцы крови Теофил Палеолог и Андроник Кантакузин, аристократы, братья Боккарди, Теодор Каристос и патриарх Геннадий. Подобно воинам, охранявшим городские стены, эти богатые и известные люди стали оглаживать бороды, расправлять усы, одёргивать прекрасные одежды, малиновые и голубые, с кружевом из золотых и серебряных нитей, и перешёптываться при приближении турок.

Что-то вроде улыбки промелькнуло на лице Саган-паши, но он скрыл её, поднеся руки к усам, и лицо его снова стало бесстрастным.

— Это была великая битва, ваше величество.

Иоанн Палеолог подался вперёд, его морщинистое лицо исказило тревожное предчувствие. Он всё ещё оставался красивым мужчиной, несмотря на возраст и постоянно угнетённое состояние. Его усы были коротко пострижены, борода нарочито заострена, чтобы придать лицу надлежащую суровость. На нём была пурпурная мантия с жёстким воротником и высокая островерхая фетровая шапка. Он ждал.

— Под Косово, — произнёс посланник, — двадцать пять тысяч вооружённых людей шли под знаменем Хуньяди. У них были ружья...

Шёпот волной пробежал среди византийских придворных. Многие из них знали о ружьях только понаслышке.

— Эмир встретил их, — продолжал посланник, — стотысячной армией. У янычар были только луки и стрелы.

— Они разбиты? — прошептал Иоанн, не смея надеяться. — Янычары разбиты?

Теперь Саган-паша открыто улыбнулся:

— Битва длилась два дня. Воины обеих армий соорудили бревенчатые заграждения, их отделяло друг от друга едва ли сто футов. Ружья сделали своё страшное дело. Тридцать тысяч янычар полегли на поле. Теперь это место называется полем Чёрных Птиц. Из-за воронов, слетевшихся на пир.

Иоанн вздохнул. Тридцать тысяч турок.

— А христиане?

Саган-паша поклонился снова. Он постарался приберечь главную новость напоследок.

— Армии христиан больше нет, ваше величество.

Иоанн уставился на него. Придворные наполовину обнажили свои мечи.

— Ты лжёшь, — прорычал Лука Нотарас.

Саган-паша поклонился и щёлкнул пальцами. Один из стоявших позади него людей выступил вперёд. У него в руках был мешочек. Посланник протянул его императору.

Иоанн побледнел и словно остолбенел. Нотарас вышел вперёд, взял мешочек, развязал его и вытряхнул содержимое на ладонь. Перед ним был сморщенный кусочек человеческой плоти. Нотарас вздрогнул и бросил кусочек на пол.

В дальнем конце зала для приёмов женщины возбуждённо зашептались.

Саган-паша вновь поклонился.

— Вы можете убедиться, ваше величество, что это крайняя плоть. Она отрезана у ещё живого мадьярского рыцаря три дня назад.

— Не может быть, — пробормотал Нотарас, не отрывая взгляда от отрезанного члена.

— Хуньяди был предан, ваше величество. Князь Дракула[6] из Валахии покинул его во время битвы, князь Георг Бранкович из Сербии тоже.

— Чего же вы ждали, — фыркнул патриарх, — сестра этого человека в гареме эмира.

Саган-паша поклонился. Мара Бранкович действительно считалась любимой женой Мурада.

— А Хуньяди? — спросил император.

— Бежал с остатками своей армии. Эмир приказал мне донести эти вести до вас, ваше величество. Он искренне опечален и желает, чтобы вам дали мудрый совет. — Саган-паша снова взглянул на знатных господ империи.

— Повесить пса, — сказал Нотарас, — повесить за гениталии, и пусть он висит, пока яйца не оторвутся. Его наглость чудовищна.

— Это всего лишь посланник, — устало отозвался Иоанн.

Он выглядел старым, уставшим и разбитым. И больным. Он действительно был таким. Янош Хуньяди стал третьим полководцем, который повёл армию против турок за последние тридцать лет. И он тоже увидел свою армию поверженной. Других не будет. Но император не мог позволить турку насладиться его отчаянием.

— Поблагодари своего господина, моего брата эмира Мурада, — произнёс он, — поздравь его с победой и скажи ему, что я буду молиться за души доблестных погибших воинов. Скажи ему, что я испрошу мудрого совета.

Саган-паша поклонился, окинул взглядом придворных и вышел из зала.

— Наглый пёс, — снова бросил Нотарас, глядя вслед удаляющемуся турку. — Вы слишком мягки с этими людьми, ваше величество.

— Они сильны, мы слабы, — отозвался император, — поддавшись гневу и расправившись с одним османцем, мы не улучшим своего положения. Боюсь, теперь оно никогда не улучшится. Мы как дитя в лапах людоеда, которое он вот-вот проглотит. Какое сегодня число?

— Двадцатое октября, ваше величество, — ответил Геннадий.

— Чёрный день: 20 октября 1448 года. Запомните этот день, господа. Чёрный день. Он предвещает гибель Константинополя.