Османец

Столь не безразличная ему Анна Нотарас совершенно очевидно повернулась против него, и осознание этого лишь усиливало боль, которою ему приходилось переносить. Но больше всего была уязвлена гордость Энтони. Приступы боли в израненном теле, порезы на лице и руках было ничто по сравнению с чувством, что он раздавлен, выброшен из жизни и катится по дороге как пустая бочка. Он был совершенно беспомощен, словно со связанными руками.

Энтони не мог до конца поверить в то, что его меч переломлен и что завтра утром его брат будет задушен гарротой[27].

Положив узлы в каюту, Энтони возвратился на палубу. Он боялся взглянуть на родителей.

Стемнело, только огни мерцали в Галате и в городе на противоположной стороне залива. После перипетий предыдущей ночи Константинополь, без сомнения, спал. Но Вильям Хоквуд не мог уснуть, он должно быть, стоял у окна камеры, вглядываясь последний раз в темноту ночи. На рассвете он будет казнён...

А Кэтрин? Всматривалась ли она в ночную мглу? О чём думала?

Энтони почувствовал, что его охватывает гнев. Но хуже поведения Кэтрин, хуже его собственного унижения и предстоящей казни Вильяма было осознание того, что отец безропотно принял эти удары судьбы. Хотя можно было сказать, что у него не было выбора. И это человек, который всегда встречал врага с мечом в руках... Отец признал поражение и покидал Константинополь в ночи, а великий дука и его сыновья, потягивая вино, смеялись над жалкой фигурой того, кто недавно был «великим наёмником».

В считанные часы отец, казалось, превратился из полубога в смиренного человека. Энтони не мог себе представить, что ждёт их впереди... Мать была разбита; из уверенной и привлекательной средних лет женщины она превратилась в убитую горем старуху. Честолюбивым мечтам отца пришёл конец. Он не мог предпринять ничего, кроме как вернуться в Англию и наняться тяжеловооружённым всадником. Но хватит ли у него мужества, чтобы без страха смотреть врагу в лицо?

А сам Энтони? Его меч переломлен, брат будет задушен, сестра обесчещена и превращена почти в шлюху...

Энтони в оцепенении смотрел на город. Северный ветер, ощущавшийся даже внутри Золотого Рога, вынес их через плавучее заграждение в Босфор. Теперь они огибали акрополь, где император, вероятно, ужинал в этот час.

— Я ненавижу тебя! — закричал Энтони, и ветер подхватил его слова. — Я ненавижу всех вас! Я вернусь и уничтожу вас!

Ветер разорвал фразу на части, но слова были сказаны. Слёзы хлынули из его глаз.

Ветер крепчал. Энтони оставался на палубе, у него не было никакого желания сидеть с родителями в каюте. Он почувствовал, что порывы ветра, раздувавшие его одежду и выбивающие слёзы из глаз, вынесли судно из узкого пролива на просторы Мраморного моря. Волны обрушивались на палубу и разбивались о корму.

— Это уж слишком, — сказал помощник капитана, — мы должны повернуть назад.

— Назад? — заревел капитан. — Что это даст? Против течения и ветра одновременно? Мы будем плыть задом. Бог проклянёт тебя за трусость. Если тебя так пугает ветер, сбрось паруса!

Помощник отдал приказание, и матросы бросились на реи приспустить паруса. Это почти ничего не изменило, судно продолжало нырять носом, двигаясь со скоростью десять узлов, что значительно превышало его возможности. Огни Константинополя «оставались на траверзе в течение нескольких минут, потом они исчезли. По правому борту были видны огни на турецкой стороне пролива. Но скоро и они остались за кормой.

— Будет полегче, когда мы выйдем в открытое море, — сказал капитан. — Увидите!

— Я не могу удержать штурвал, — задыхаясь, прокричал рулевой. — Ветер меняется.

Судно вышло из узкого прохода, но ветер изменился на западный и сбивал их с курса. Капитан приказал убрать паруса, а сам бросился к штурвалу.

Энтони ухватился за мачту, заворожённо глядя на волны, разбивавшиеся о корму и бросавшие корабль из стороны в сторону. Они сбивали корабль с курса несмотря на то, что у руля было два матроса. Последний огонёк исчез из виду, и они погрузились во мрак ночи.

«Прощай, Константинополь, — думал Энтони. — Прощай, великий дука! Кэтрин и Анна Нотарас...»

Слёзы подступили к горлу. Он никогда не вернётся сюда. Никогда... С вахты донеслись звуки, и Энтони оглянулся, напряжённо всматриваясь вперёд... Но мгла вокруг была чернее самой ночи. Прежде чем он успел сообразить, что это было, раздался ужасающий скрежет, и корабль развернулся носом к волне. Энтони отпустил мачту, и его бросило вперёд на палубу. Мачта, за которую он держался, рухнула за борт, переломившись несколькими футами выше его головы.

Другие мачты также переломились, и судно, став игрушкой волн, разваливалось, поднимаясь и с грохотом падая при каждом новом ударе волны.

— Всем покинуть судно! — скомандовал капитан. — Покинуть судно!

Родители Энтони карабкались по кренящейся палубе, пытаясь пробраться к трапу. Энтони услышал зовущий из темноты голос отца и через минуту схватил руку Джона Хоквуда. Джон крепко держал Мэри, совершенно обезумевшую от обрушившихся на них несчастий.

— Что происходит? — задыхаясь, спросил Джон.