Османская империя. Шесть веков истории

Великому визирю помогали заместители, с которыми он встречался ежедневно: интендант (kahya) обеспечивал организацию его кабинета; когда его начальник был в походе, он становился во главу Порты; глава канцелярии (реис-уль-куттаб; reis ul-kuttab) руководил дипломатией; министр общей полиции (bascavus) занимался протокольными вопросами. Службы хранителя печатей (нишанджи) теряют свое значение, однако вес управляющего кадастром, генерального инспектора артиллерии и главного казначея растет. Во дворце обязанности (должности) двора организованы по строго определенному протоколу. Среди наиболее важных из них ага янычар, стоявший во главе постоянно крепнущего корпуса, располагает советом, генеральными офицерами, находящимися в его ведении, и администрацией, отвечающей за бухгалтерию и корреспонденцию. Интендант императорских садов (bostanc?bas?) обладает обширными полномочиями по надзору и наблюдению, часто патрулирует берега Золотого Рога, Босфора и Мраморного моря, собирает доходы государственной собственности и следит за содержанием дворцов и беседок. В окрестных селах он выполняет общие и различные задачи по охране общественного порядка и полицейские функции: обеспечивает исполнение служебных распоряжений, проводит расследования, преследует беглецов, подавляет беспорядки и укрепляет противопожарную безопасность.

В первой половине XIX века корпус писчих (калемие) современной эпохи преобразован в гражданскую администрацию (mulkiye). Служащие разделены на офисы и прикреплены к начальству; большинство из них отныне работает в министерствах и назначены на определенные должности. В имперских альманахах (salname), распространявшихся с конца 1840-х годов, они перечислены по рангам и чинам. Уголовный кодекс 1838 года отменил смертную казнь для слуг султана по государственным соображениям за преступления против государства (siyaset-i orfiye). Практика ареста их имущества после увольнения сократилась. Тем не менее агенты Порты продолжают считать себя слугами государя: традиция kul (государственного раба) сохранилась, несмотря на принятие единого устава государственной службы.

Знать в государстве

Различные семейные линии отличаются на службе у государства культурой «семейного гения»[276]. В этом заключается различие, которое я провожу между государственной знатью (выражение, не подходящее к османскому случаю) и знатью в государстве (соответствующей наблюдаемым реалиям последних двух столетий империи). Что касается термина «дворянство мантии»[277], то он представляется мне неуместным, поскольку султан никогда такого дворянства не признавал. Ничего общего с русским случаем, где бюрократия давала доступ к дворянству, а дворянство – к высшей администрации. Зато утверждение сэра Дж. Портера, датированное 1769 годом, вполне обоснованно: «Я заметил, однако, что есть некоторые семьи, особенно уважаемые в народе исключительно за заслуги и достоинства своих предков; в их числе потомки Ибрагима Кана [сына Соколлу Мехмеда], они пользуются высшим уважением среди всех сословий граждан»[278]. Историограф Васиф Эфенди любит приводить арабскую заповедь: al walad ul-hakiki bi-atari ?aba?i-hi, «истинных детей узнают по тому, что они следуют стезею предков». Сыновьям знатных особ отдавалось предпочтение. В их домах имелся один или несколько наставников. Они учились с раннего возраста и потому были лучше образованы.

Беспрецедентный факт в истории суннитского ислама: улемы введены в «мусульманскую институцию» (сэр Х. А. Р. Гибб, Х. Боуэн). Люди Божьи, они никогда не рассматривались как рабы султана (по мнению историков, они являлись членами «руководящих институтов»)[279]. Государь освобождает их от процедур произвольного наказания (siyaseten). Продолжая создавать супружеские союзы, заключенные в XVII веке и затем становящиеся все более эндогамными, они сокращали конкуренцию за высокие должности и еще вовлекали в свою деятельность сыновей. Между 1703 и 1839 годами 13 из 58 шейх-уль-ислам были выходцами из трех семей; из 188 «великих мулл» (шейх-уль-исламы, военные судьи, судьи больших городов) 112 являлись сыновьями «великих мулл», 41 – сыновьями других улемов, и только 35 происходили из других социально-профессиональных слоев[280]. Увеличилась разница между сыновьями высших улемов, интегрированных в иерархию с подросткового возраста, и учениками медресе (softa), которые сотнями – в 1784 году только Стамбул насчитывает 1500 пансионеров медресе[281] – бесконечно ждали назначения на искомый пост. Росло число кандидатов в судьи. В результате срок пребывания в должности сократился. Сотни странствующих кади жили, ожидая решения советов знати. Разочарование улемов среднего и низшего звена побудило некоторых из них поддерживать реформы в надежде, что они окажут положительное влияние на развитие карьеры.