Став султаном, Мурад отказался отправлять младших братьев в заложники к византийцам. Этот отказ стал первым звонком, провозгласившим восстановление былой мощи Османского государства. Иногда историки упрекают Мурада II в том, что он-де поступил слишком опрометчиво, мол, ему не стоило так вот сразу обострять отношения с Константинополем. Но надо же понимать, что юный султан Мурад принял столь ответственное решение с одобрения Баязид-паши, которого никак нельзя упрекать в горячности, легкомыслии или поспешности. Вполне возможно, что идея отказа от отправки заложников принадлежала не Мураду, а Баязид-паше. Да, отказ доставил некоторые неудобства, но это как раз тот случай, когда выигрыш оказался гораздо больше потерь. Во-первых, султан Мурад сохранил свободу действий, а во-вторых, отказ повысил престиж султана как самостоятельного и могущественного правителя. И вообще, как говорится: «если предопределенное неизбежно, то пусть оно произойдет в удобный момент». Рано или поздно Константинополь непременно разыграл бы спрятанную в рукаве козырную карту – Мустафу-самозванца, и лучше было, чтобы это случилось тогда, когда государству не угрожали другие потрясения. Кроме того, для укрепления государства нужно было произвести его зачистку от скрытых врагов султанской власти, которых помогло выявить второе пришествие «Мустафы».
Разумеется, Мануил II выставил «Мустафе» условие – за поддержку тот должен был передать Византии значительные территории после того, как станет султаном. Мануилу казалось, что он ничем не рискует – даже если дело не выгорит, султану Мураду будет преподан хороший урок, который надолго отобьет у него охоту «бодаться» с Константинополем. Мануил немного ошибся – урок получился другим. Султан Мурад окончательно убедился в том, что с Константинополем нужно покончить как можно скорее и передал эту убежденность своему сыну Мехмеду, который подарил туркам Столицу на Босфоре.[64]
В августе 1421 года возле города Галлиполи с кораблей высадился крупный отряд, возглавляемый «Мустафой» и его верным клевретом Джунейд-беем Измироглу. При упоминании этой парочки сразу же приходит на ум старая пословица, гласящая, что «шакалы держатся друг друга, потому что больше им некого держаться». Джунейд-бей был таким же авантюристом, как и «Мустафа». Он не принадлежал к правящему семейству Айдынидов, а узурпировал власть в бейлике Айдын, устранив двух законных правителей.
Оставив часть войск осаждать Галлиполи, «Мустафа» направился к городу Эдирне, который ему легко удалось захватить. Самозванец больше полагался не на меч, а на язык. Тем, кто был готов присоединиться к нему, «Мустафа» обещал земли, должности, деньги, короче говоря, на обещания он не скупился. Другим «достоинством» самозванца был его возраст – зрелый муж, да еще и поддерживаемый византийцами, импонировал подданым больше, чем юный султан. Бедняки надеялись на то, что «Мустафа» станет править справедливо (то есть – уменьшит бремя налогов и повинностей), а знать мечтала о возобновлении борьбы с неверными, поскольку это занятие приносило огромные доходы.
Обосновавшись в Эдирне, «Мустафа» вел себя так, словно уже стал султаном, вплоть до чеканки монеты со своим именем. Ему удалось убедить румелийских беев в том, что он действительно является сыном Баязида (возможно, что так оно и было, но мы придерживаемся официальной версии, согласно которой Мустафа являлся самозванцем, поскольку надежных подтверждений обратного в нашем распоряжении нет). Доказательством происхождения послужила демонстрация шрамов на теле, якобы полученных в сражении при Анкаре, сопровождаемая рассказами о самой битве… Сомнительно, не так ли? Но люди верили, потому что к доказательству прилагались щедрые посулы. Дошло до того, что на сторону «Мустафы» перешло войско, отправленное против него султаном Мурадом. Удержать воинов от измены не смог даже Баязид-паша, которому султан поручил командование. Паша попал в плен и был казнен. Потеря наставника была для Мурада болезненнее, чем потеря войска.