Османы. История великой империи

Определенную роль сыграл и традиционализм. После того, как Мехмед II взял Константинополь, среди османов укрепилось мнение, что нет таких крепостей, которые могли бы устоять перед их натиском, но Вене было суждено излечить их от излишней самонадеянности – ее османам так никогда и не удалось взять, несмотря на все старания.

Надо сказать, что блистательный султан Сулейман I, при всей своей идеальности, уступал по части силы характера своему прадеду Мехмеду II. Тот не стал бы идти на поводу у янычар, а быстро бы излечил их от «меланхолии», рассадив на колы два десятка самых недовольных. Впрочем, недовольство было не так опасно, как истощение продовольственных запасов – снабжение османской армии оставляло желать лучшего по причине сильно растянутых коммуникаций… Короче говоря, все обстоятельства под Веной играли против султана и не нашлось ничего, что могло бы ему помочь. Тем не менее, 14 октября Сулейман предпринял последний штурм, который ожидаемо провалился, а затем снял осаду и ушел обратно, полечив душу добычей, захваченной в тех городах, мимо которых довелось проходить. На 1532 год Сулейман запланировал реванш, но по ряду причин до новой осады Вены дело в том году не дошло.

Кампанию 1529 года нельзя считать неудачной, ведь Буда была взята, а на обратном пути османское войско захватило богатую добычу. Да и вообще был заложен фундамент взаимоотношений между султаном и Габсбургами – по мирному договору, заключенному в 1533 году, эрцгерцог Фердинанд I признал власть Яноша Запольяи (то есть – османский протекторат) над Восточной Венгрией и Трансильванией, а также обязался выплачивать султану ежегодную дань в тридцать тысяч дукатов. Создавалось впечатление, что османская экспансия в Западной Европе вскоре будет продолжена, но это впечатление было обманчивым, правда, Сулейман этого тогда знать не мог.

Сулейман I относился к числу неутомимых завоевателей. Замирившись с Габсбургами, он сразу же приступил к вразумлению Ирана, которым правил сын Исмаила Сефеви шах Тахмасп I. Тахмасп мечтал поквитаться с султаном за обиду, нанесенную его отцу, но сначала ему нужно было обезопасить себя от «удара в спину», который мог последовать с востока, и ради этого в 1534 году иранское войско выступило в поход на Бухарское ханство. Сулейман воспользовался моментом и вторгся в иранские владения…

Дальнейшие события развивались по известной сказке, в которой главный герой сначала нашел клад, затем потерял все, что имел, а в конце концов женился на дочери падишаха. Сначала османское войско смогло взять Тебриз, а после – Багдад, который на тот момент принадлежал шаху. Но уже в следующем году иранцы заставили османов отдать почти все завоеванные территории. Сулейман снова увлекся, измотав свое войско и чрезмерно растянув коммуникации, за что и был наказан. Но недаром же говорится, что пока глупцы сокрушаются об утраченном, умные исправляют свои ошибки. В 1548 году Сулейман начал новый поход на восток, итогом которого стало присоединение всех иранских владений в Восточной Анатолии, Западной Грузии и Ирака. Эх, если бы подобное удалось и в Европе…

А теперь давайте отвлечемся от завоеваний и уделим немного внимания одной из наиболее известных женщин в истории Османской династии – Хюррем-султан, для которой Сулейман I учредил титул хасеки,[116] присваивавшийся султанским женам за рождение наследника или за какие-то особые заслуги.

О Эртогруле и его сыне Османе-основателе вместе взятых не придумали столько небылиц, сколько придумали о Хюррем-хасеки. Роксолана, русская султанша, польская княжна… Но на самом деле у нас нет никаких достоверных данных о происхождении Хюррем, даже то, что она была славянкой, взятой в плен крымскими татарами, вызывает у современных историков сомнения. Можно с уверенностью сказать лишь то, что эта выдающаяся женщина отличалась веселым нравом, иначе бы она не получила такое имя.[117] Хюррем-хасеки родила Сулейману его преемника – султана Селима II, но это был тот случай, когда хочется сказать, что лучше бы султаном стал кто-то другой, поскольку Селим предпочитал возлияния делам правления (но что есть – то есть, историю переписать невозможно).