Османы. Как они построили империю, равную Римской, а затем ее потеряли

Ранее воспринимавшийся в качестве античной Греции, Запад теперь стал христианской Европой. Восток, ранее понимавшийся как древняя Персия или троянцы, стал Османской империей. Византийские интеллектуалы использовали резкое различие между Грецией и Азией, проведенное Геродотом в анализе греко-персидских войн V в. до н. э[270]. Они использовали описание греков Аристотелем как благородного народа, противостоявшего угрозе варваров извне, превратив османов в азиатов, чужаков, которым не место в Европе. Они задумали дихотомию между якобы некультурными, бессмысленно уничтожавшими книги народами «Востока» – которым не хватало морали, литературы, искусств и наук – и высокоразвитыми народами, населявшими «Запад». Гуманист и будущий папа римский назвал завоевание Константинополя и разграбление его библиотек «второй смертью Гомера и вторым уничтожением Платона»[271].

Даже Эразм Роттердамский называл турок «варварской расой»[272]. Идея о том, что турки (персы, азиаты) были низшими варварами, уничтожившими высшую (греческую, европейскую, западную) цивилизацию – сожжением ее книг, которые служили хранилищем древних знаний, будет повторяться европейскими писателями снова и снова в последующие столетия.

Со своей стороны, на данном этапе истории османы не были невосприимчивы к такому образу мышления. Когда Мехмед II посетил предполагаемое место основания Трои в 1462 г., он заявил, что отомстил за несправедливость, причиненную Западом троянцам и Востоку[273]. И все же более распространенный османский способ видения мира не был бинарным: Восток против Запада. Скорее всего, османы предпочитали видеть себя объединяющими Восток и Запад, точно так же, как их империя объединяла Азию и Европу. Большинство хронистов Мехмеда II подчеркивали это заявление султана.

Наряду с греческими гуманистами, другой группой, оказавшей влияние на формирование мнения Западной Европы об османах, были послы Венецианской республики, служившие в империи. Будучи членами культурной элиты, они несли гуманистическую мысль. По возвращении в Венецию после пребывания в Стамбуле каждый посол произнес длинную церемониальную речь, в которой сообщил о своих наблюдениях на открытом заседании сената. Их речи были популярны не только среди венецианцев – с начала XVI в. их переводили и распространяли в канцеляриях по всей Европе.

В течение первых трех четвертей XVI в. отчеты венецианских послов свидетельствовали об увлечении, восхищении и уважении к османским противникам, а также об отвращении к восприятию их, как угрозы[274]. В течение этого периода Венеция контролировала острова и порты по всему Средиземноморью, в том числе на Крите и Кипре, и вела три войны против османов (1499–1503, 1537–1540 и 1570–1573). Ее послы воспринимали Османскую империю как богатую и могущественную, а ее подданных – как послушных. Это было общество, где все слуги султана, преданные своему императору, предположительно действовали «по единой воле ради общественного блага»[275].

Центром была машина, «в которой каждой детали отведено свое место». Каждая подчиненная часть, будь то в администрации или армии, была «измерена, упорядочена, названа и расположена в строгой конфигурации» и абсолютно уважительно относилась к власти суверена[276].

Послы изображали османов как антитезу Западу, противоположность тому, чем венецианцы считали свою республику – свободным, просвещенным государством. Особенно их отталкивала хаотичная передача власти от одного правителя к другому. Они питали отвращение к отсутствию наследственной аристократии, которая могла бы контролировать абсолютную власть правителя над подданными. К концу XVI в. после поражения венецианцев в третьей венециано-османской войне, в результате которой османы завоевали Кипр, где за многомесячной осадой Никосии и Фамагусты последовали убийства и порабощение тысяч христиан, которые были изгнаны из стен завоеванных городов – в этих сообщениях создавался образ османских правителей как жестоких «восточных деспотов». Венецианцы рассматривали собственное государственное устройство как республику Платона, управляемую мудрецами, где основными принципами были свобода и благородство. Османская династия, напротив, возглавляла «правительство или республику рабов», республику страха[277]. Это негативное восприятие османской династии подхватили западноевропейские христианские мыслители, которые расширили значение деспотизма, описав рабами не только администраторов и солдат султана, но и все подвластное население. Как следствие, теория деспотизма в западной политической мысли основывалась на том, что воспринималось как османская модель[278].