Основание Харькова (старинное предание)

— Мудрая ваша речь, добродею! — после долгого размышления сказал Муха, переглянувшись с товарищами. — Благое ваше желание бросити-бросить искать неверною, неизвестного, остатися-остаться при известном спокойствии. Бог вас за такую мысль благословити-благословил, он же и устроити-устроит всё к вашему и нашему благу. Зачем же вы и куда нас отсылаете? Благодарение богу, исторгнутись-исторгнулись из плена египетского, мучения ляшского пекельного, станем же и мы людьми. Где вы, добродею, там и мы. Мы себе дурни, хотя и дойдем до самой Москвы, а всё поумнети-не поумнеем, а коли б ещё и глупейшими стать-не стали. Тут, здесь, при тебе, добродею! Как поклялись, так и повек остаться-останемся. Так ли, хлопцы!

— Так, так, так! — закричала единодушно малочисленная громада и бросилася целовать руки и полы платья до слёз тронутого такою преданностию Андрея.

— Когда ж так, — сказал он, — то и пусть будет так. Дайте мне срок, когда меня бог чем обрадует, тогда я вам и всю мысль свою скажу. Посоветуемся и положим на мере.

Успокоенный добрым началом своего предприятия и не тревожимый состоянием своей Маси, Андрей с спокойным духом продолжал свои прогулки по окрестностям своего кочевья. С ружьем он проходил лесом, стрелял дичь, любовался местоположениями и только к вечеру по сделанным в лесу, приметам возвращался домой.

Однажды, и именно 5-го июля, от зари он всё шёл да шёл, погружённый в мысли о своём предложении, и нечувствительно прошёл вёрст восемь. Зной палил его, жажда мучила, но он не находил чем освежиться. Пробираясь густым лесом, пришёл на край горы. К обрадованию своему, внизу увидел он изобильные источники, бросился туда, утолил жажду, освежился и, изнурённый усталостию, тут же лёг и скоро уснул...

Просыпаясь, видит пред собою монаха, с большим вниманием смотрящего на него... Андрей вскочил, оправил расстёгнутую грудь, подошёл с уважением к монаху и сказал:

— Благослови, отче, странника.

Монах, не поднимая руки, кротко, с улыбкою, но дрожащим голосом говорит ему:

— Меньший не благословит старшего.

— Как это, отче святый? — сказал удивлённый Андрей.

— Андрей! — вскрикнул монах, подняв руки и дрожа всем телом. — Ты брат мой в мире. Я видел крест на тебе!..

— Брат?.. Ты Григорий?.. Брат мой?..

— Брат!..

И долго они более ничего не могли произносить, как это сладостное имя, от самого детства не выходившее из уст их... Обнимания их продолжались долго... потом пошли расспросы, рассказы... Пришли в келью монаха, тут же при источниках кое-как слепленную; хозяин предложил скудную трапезу. Тут Андрей рассказал брату все свои похождения.

Монах в свою очередь рассказал, что когда он жил у тётки, то вдруг неожиданно явился отец их, сказал что-то невестке. Она начала плакать горько и заботиться, где бы укрыть его, но вдруг набежали солдаты, «батюшку схватили и потащили, не знаю куда. — Так рассказывал монах. — Когда солдаты тащили батюшку, то я уцепился за него и хотел, чтобы и меня вместе утащили. Батюшка успел благословить меня... и я его больше не видел уже. Солдаты всё кричали на батюшку: "Убийца!.. убийца!.."

Прошло дня два, мы с тётушкою всё плакали. Она не смела послать разведать, что делается с батюшкою... Как вдруг набежали солдаты, вырвали меня из рук тётушки и повезли недалеко, в какой-то город, и отдали меня в один дом, где старый господин и всё семейство его были в чёрном платье. На меня только взглянули и, сказав: "Это он?", приказали свести в людскую.

Не стану пересказывать тебе, что я вытерпел в этом доме. Никакого присмотра за мною не было; вечно голоден, холоден, почти наг, всегда бос, самое грубое обращение, упрёки, брань; а когда начал подрастать, чёрная тяжёлая работа... вот всё, что переносил я в этом доме! Были люди, которые иногда, входя в мое положение приголубливали меня, но это было редко и ненадолго. У них в добрый час выспросил я, за что последовало такое гонение на батюшку, продолжающееся даже на род его. Батюшку, где мы жили, любили все вообще и начали убеждать его, чтобы он служил им против Москвы. Батюшка слышать не хотел; однажды среди убеждений один из молодых людей, тут бывших, дозволил себе говорить дерзости о русских, о шаткости их в мнениях, принятии какого-то бродяги за царя и потом гонении на него, избрании в цари, кто первый попадался на глаза, отречении впоследствии от него — и много тому под. Батюшка унимал клеветника; разгорячился в споре; дело дошло у них до поединка, и он убил своего противника, сына знаменитого чиновника. Батюшку преследовали, схватили, заключили в темницу, судили, но он не перенёс своего положения. Болезнь изнурила его, и он, бедствуя всю свою жизнь, далеко от отечества, от детей, единою отрадою бывших ему в свете, не зная, какая участь ожидает нас, в тюрьме, в цепях, на голом камне кончил свою страдальческую жизнь!..