Основания девятнадцатого столетия

В этой борьбе речь идет не о национальном светском госу­дарстве в противоположность универсальному церковному го­сударству, но там, где мы встречаем универсализм, его неизбежным коррелятом будет антинационализм и антиинди­видуализм. Совсем не обязательно, чтобы это был сознатель­ный универсализм, достаточно одной идеи, направленной на абсолютное, внешне безграничное. Так, например, последова­тельный социализм ведет к абсолютному государству. Социа­листы, называемые без обиняков «партией, опасной для государства», как это происходит обычно, вызывают путани­цу, особенно любезную нашему времени. Действительно, со­циализм означает опасность для отдельных национальных государств, а также для принципа индивидуализма, но не для идеи государства. Он честно объявляет себя сторонником ин­тернационализма, но провозглашает свою суть не в растворе­нии, но в сказочно осуществленной, заимствованной у машин, организации. В двух случаях наблюдается родство с Римом. Действительно, он представляет ту же католическую идею, что и Церковь, хоть и с другого конца. Поэтому в его системе нет места для индивидуальной свободы и многообразия, для лич­ной оригинальности. «Что объединяет всех социалистов — это ненависть к свободе...», — как говорит Флобер.²³⁰

Кто разрушает внешние границы, возводит внутренние. Со­циализм — это замаскированный, скрытый империализм, без иерархии и примата главенства его сложно осуществить. В като­лической церкви он находит образец социалистической, анти­индивидуалистической организации. Примером движения в бесконечность и с тем же неизбежным следствием подавления отдельной личности является крупная торговля и крупная про­мышленность. Можно только почитать в «Wirtschafts-han- delspolitischen Rundschau» за 1897 год Р. Е. Мая (R. Е. May) сообщения о росте синдикатов и как результат этого «междуна­родную централизацию производства и капитала» (с. 34). Это развитие синдикатами анонимности и массовости производства означает смертельную войну против личности, которая может проявиться только в узких установленных рамках — будь то ку­пец или фабрикант. И от отдельной личности, как видим, это движение распространяется на личность нации. В фарсе послед­них лет встречается купец, который каждому вновь вступающе­му гордо рассказывает: «Вы уже знаете? Я преобразовался в анонимное акционерное общество!» Если бы эта экономическая тенденция не имела противовеса, все народы вскоре могли бы сказать о себе: «Мы превратились в международное анонимное акционерное общество». И если мне позволят совершить salto mortale в область, далекую от экономики, чтобы там найти еще пример усилий универсализма, то обращаю ваше внимание на крупное фомистическое движение, вызванное папской энцикли­кой Aeternis Patris 1879 года, которое приняло сейчас такие раз­меры, что даже научные книги из определенного лагеря осмели­ваются объявлять Фому Аквинского величайшим философом всех времен, сносить все, что с тех пор, в вечную славу челове­чества, было продумано великими немецкими мыслителями, и возвращают людей в XIII век, вновь выковывая для них интел­лектуальные и моральные цепи, которые были постепенно, в упорной борьбе за свободу, сброшены. За что же хвалят Фому? За его универсальность! За тот факт, что он создал всеохваты­вающую систему, в которой все противоположности находят примирение, все антиномии — разрешение, все вопросы челове­ческого разума — ответ. Его называют вторым Аристотелем: «что Аристотель только беспомощно предполагал, то у Фомы находит полную ясность».²³¹

Как и Стагирит (прозвище Аристотеля), он знает все, от природы божества до природы земного организма и свойств воскресшего тела, будучи христианином, он знает гораздо больше того, так как он обладает откровением. Конечно, ни один мыслитель не склонен принижать достижения Фомы Ак­винского. Было бы высокомерно отважиться его хвалить, но должен признаться, что с удивлением прочитал доклады о его общей системе и углубился в некоторые из его работ. Что явля­ется решающим для нас, практических людей, особенно в свя­зи с этой главой? Следующее.