Основания девятнадцатого столетия

Понятие «человечество» прежде всего ничего больше, как языковой паллиатив, collectivum, который смывает характер­ные черты в человеке, особенно его личность, и делает невиди­мой красную нить истории — различные индивидуальности народов и наций. Я допускаю, что понятие человечества тоже может приобрести положительное содержание, но только при условии, что в основу заложены конкретные факты отдельных индивидуальностей народов, затем их различают и соединяют в более общие понятия расы, эти более общие, вероятно, еще раз упорядочат между собой, а затем то, что парит высоко в об­лаках, почти невидимое невооруженным взглядом, и есть «че­ловечество».

Но мы никогда не возьмем это человечество за исходный пункт для оценки человеческих вещей, потому что каждый по­ступок на земле совершается определенными людьми, не абст­рактными. Мы никогда не возьмем его и за конечный пункт, потому что индивидуальное ограничение исключает возмож­ность общепринятого. Еще Зороастр мудро сказал: «Люди не похожи друг на друга ни мыслями, ни желаниями, ни словами, ни поступками, ни религией, ни умственными способностями: кто любит свет, того место под небесными светилами, кто тьму, тот принадлежит силам ночи».²⁵¹

Мне не хотелось теоретизировать, но пришлось. Так как теория — теория единого человечества²⁵² — стоит на пути лю­бого правильного взгляда на историю нашего времени и вооб­ще любого времени и так вошла в нашу плоть и кровь, что ее нужно выжигать как сорняк, прежде чем с надеждой на пони­мание сказать очевидную истину: наша сегодняшняя цивили­зация и культура — специфически германские, они являются исключительно делом германизма. Это великая, центральная правда, конкретный факт, которому нас учит история послед­ней тысячи лет на каждой странице. Германцы брали идеи ото­всюду, но они их ассимилировали и делали своими. Так, например, идея производства бумаги пришла из Китая, но только германцы использовали ее для книгопечатания.²⁵³ За­нятие древностью, раскопки древних произведений искусства пробудили в Италии художественные образы, но даже скульптура с самого начала отличалась от эллинской тради­ции, поставив целью характерное, нетипичное, индивидуаль­ное, неаллегорическое. Архитектура заимствовала только некоторые детали, живопись не заимствовала ничего из клас­сической древности. Это были примеры, похоже германцы действовали во всех областях. Даже римское право никогда не было перенято полностью, более того, некоторыми народами, особенно так мощно расцветшими англосаксами, вопреки всем королевским и папским интригам, полностью отвергалось. То, что воздействовало на германские силы, действовало, как мы видели в начале этой главы на примере Италии, преимущест­венно как препятствие, как разрушение, как отклонение необ­ходимого для этого особого типа людей на пути. Там же, где было преобладание германцев количеством или большей чис­тотой крови, все чужое увлекалось в том же направлении, и не­германцы должны были стать германцами, чтобы чем-то быть и что–то значить.