Основания девятнадцатого столетия

Для исторического понимания германской расы, кроме чис­тоты, необходимо рассмотреть ее многообразие, второго тако­го примера в истории нет. В мире растений и животных в родах одного семейства и среди видов одного рода обнаруживается очень различная «пластичность»: у одних форма как будто ока­менела, как будто все индивидуумы отлиты в одной и той же железной форме, у других наблюдаются колебания внутри уз­ких границ, у третьих (вспомним только о собаках) многообра­зие форм бесконечно, рождается все новое, такие существа постоянно отличаются склонностью к бесконечной гибридиза­ции, из которой затем возникают все новые, и при инцухте (см. с. 272 (оригинала. — Примеч. пер.)) — чистые расы. Они на­поминают германцев — их пластичность удивительна, и скре­щивание между различными видами племен обогатило мир новыми благородными человеческими образцами. Напротив, древний Рим был проявлением внешней концентрации как в политике,²⁴³ так и в интеллектуальном отношении: городские стены — границы Отечества, неприкосновенность права — границы духа. Эллинизм, духовно бесконечно богатый, бога­тый даже в образовании диалектов и племен с особыми обы­чаями, намного ближе к германизму. Арийские индийцы с их удивительной способностью постоянно создавать языки и ярко выраженным партикуляризмом также проявляются близко­родственными. Для этих двух типов людей, видимо, просто не сложилось исторических и географических условий, чтобы по­добно германцам пережить мощное единое и одновременно многообразное развитие. Однако это относится к области гипо­тез — факт в том, что пластичность германизма является един­ственной и несравненной в мировой истории.

Небезынтересно заметить — даже если из боязни истори­ческого философствования я сделаю это лишь попутно, — что характерный, неистребимый индивидуализм истинных гер­манцев совпадает с этой расположенностью «к пластичности» расы. Новый род предполагает возникновение новых индиви­дуумов. То, что постоянно существует готовность появления нового рода, доказывает, что постоянно существуют особые, отличающиеся от других индивидуумы, в нетерпении грызу­щие узду, которая сдерживает свободу развития их оригиналь­ности. Хочу утверждать: каждый значительный германец есть virtualiter, отправная точка нового рода, нового диалекта, ново­го мировоззрения.²⁴⁴

Тысячи и миллионы таких «индивидуальностей», т. е. на­стоящих личностей, создали новый мир.²⁴⁵

Так мы признаём германцев создателями и признаём пра­воту Якоба Гримма, утверждавшего, что «глубочайшее за­блуждение» думать, что что–то великое может появиться из «бездонного моря всеобщности, универсальности».²⁴⁶ У гер­манцев мы видим самые различные индивидуальные племе­на, многообразное скрещивание племен, окруженных там, где нарушены границы сколько-нибудь чистого германизма народами и пронизанных внутри группами и индивидуаль­ностями, которые (см. с. 491 (оригинала. — Примем. пер.)) можно рассматривать как на половину германцев, на чет­верть, одну восьмую, одну шестнадцатую, но которые под неустанным влиянием этого среднего, творческого духа вно­сят свой вклад в работу: когда короли строят, есть работа для ломовых извозчиков.

Так называемое «человечество»