Основания девятнадцатого столетия

И еще одно. Каждый легко может понять, что такое бледная абстракция общего, безликого и бесхарактерного, произвольно создаваемого «человечества», что приводит к недооценке зна­чения индивидуального в отдельном человеке и в народах. Эта путаница лежит в основе другой, в высшей степени губительной, и, чтобы вскрыть ее, требуется больше внимания и проница­тельности. Из того первого ошибочного суждения происходят, в частности, оба дополняющих друг друга понятия прогресса человечества и вырождения человечества, которые нельзя оп­равдать на здоровой почве конкретных исторических фактов. С моральной точки зрения представление о прогрессе может быть необходимым, это перенос божьего дара надежды на об­щее. С другой стороны, метафизика религии не может обойтись без символа вырождения (см. с. 560 (оригинала. — Примеч. пер.)), но в обоих случаях речь идет о внутреннем состоянии на­туры (в конечном итоге, о трансцендентных представлениях), которые индивидуум проецирует на свою среду. Примененные к фактам истории, как если бы речь шла об объективной дейст­вительности, они ведут к ошибочным суждениям и недооценке самых очевидных фактов.²⁵⁵ Так как поступательное развитие и поступательный упадок суть феномены, связанные с жизнью индивидуальной личности, то они могут быть применены к об­щим явлениям природы только аллегорически, не sensu proprio. В каждом индивидууме можно наблюдать прогресс и упадок, во всем индивидуальном, какого бы рода оно ни было — тоже, значит так же и в индивидуальных расах, индивидуальных на­циях, индивидуальной культуре. Это цена за индивидуаль­ность. Напротив, для общих, не индивидуальных феноменов понятия прогресс и вырождение не наполнены никаким значе­нием и лишь представляют собой произвольное описание изме­нения и движения. Поэтому Шиллер об обычной, в некоторой степени «эмпирической» мысли о бессмертии (по учению орто­доксальной христианской церкви) сказал: «притязание, которое может быть выдвинуто только перед стремящейся к абсолюту звероподобностью».²⁵⁶ Звероподобность здесь должна быть противоположностью индивидуальности: закон индивидуаль­ности есть то внешнее ограничение, о котором сказал Гёте в прошлой главе, и это означает ограничение не только в про­странстве, но и во времени. Напротив, общее — т. е., как в дан­ном случае, звероподобность человека, иными словами, человек как животное в противоположность человеку как инди­видууму — не имеет необходимой границы, самое большее, случайную. Но там, где нет ограничения, собственно, не может быть речи о «продвижении» вперед или назад, но лишь о дви­жении. Поэтому даже из самого последовательного и потому самого неглубокого дарвинизма невозможно развить надежное понятие прогресса, потому что приспособление к определен­ным условиям есть не что иное, как явление равновесия, и так называемая эволюция от простых форм жизни ко все более сложным может восприниматься как упадок и как прогресс,²⁵⁷ но она сама ни то, ни другое, но явление движения. Это при­знаёт и философ дарвинизма Герберт Спенсер, рассматривая эволюцию как ритмичную пульсацию, и четко объясняет, что в любое мгновение равновесие одинаково.²⁵⁸ Это действительно непостижимо, как систола может быть «прогрессом» над диа­столой, движение мятника вправо — «прогрессом» перед дви­жением влево. И, несмотря на это, умные головы, увлеченные потоком царящих заблуждений, именно в эволюции хотят ви­деть гарантию, даже доказательство реальности прогресса! Куда можно зайти с таким нелепым начинанием в логике, пока­жу на примере, потому что здесь я плыву против течения и не могу не использовать преимущество.