Основания девятнадцатого столетия

Пример. Великие изобретатели мифов, шумеро-аккадцы, были выдающимися работниками в области наблюдений при­роды и математической науки. Их астрономические открытия свидетельствуют об удивительной точности, т. е. о разумном надежном наблюдении. Но, несмотря на всю разумность, от­крытия, очевидно, пробудили фантазию, и мы видим, как у это­го народа наука и мифотворчество идут рука об руку. Как это было практически, понятно из основополагающих экономиче­ских и политических учреждений, которые перешли к нам в на­следство: деление года по положению солнца, деление недели, введение двенадцатеричной системы при взвешивании, счете и т. д. Все эти мысли свидетельствуют о необычайной силе творческой фантазии, и мы узнаём, что на основании остатков языка можно сделать вывод о своеобразной предрасположен­ности к метафизическому мышлению.²⁸³ Мы видим, как много­образно переплетаются нити, какое определяющее значение имеет природа особой расовой индивидуальности с ее проти­воречиями и с ее навсегда определенным характером.

К сожалению, я не могу здесь дальше продолжать это иссле­дование, думаю, что даже эти весьма краткие замечания могут привести к определенным размышлениям и важным также и для нашего времени выводам. Если мы еще раз возьмем в руки таблицу и посмотрим, где можно найти действительно гармо­ничного, свободно и красиво развитого по всем направлениям человека, то в прошлом можно назвать только эллинов. Здесь происходит расцвет всех элементов человеческой жизни: от­крытия, наука, промышленность, экономика, политика, миро­воззрение, искусство — везде он выдерживает проверку. Перед нами действительно «настоящий мужчина». Он не «раз­вился» из китайца, который уже ко времени расцвета Афин²⁸⁴ старался изо всех сил с излишним усердием, он не был «эволю­цией» египтянина, несмотря на то что он испытывал совершен­но неоправданную робость перед его мнимой мудростью, он не означал «прогресс» через финикийского торговца, который вначале познакомил его с некоторыми рудиментами цивилиза­ции. Нет, в варварской местности, при определенных, очевид­но, суровых жизненных условиях благородная человеческая раса еще более облагородилась и — это уже можно доказать исторически — благодаря скрещиванию между родственными, но индивидуализированными членами приобрела самые раз­носторонние таланты. Этот человек выступил сразу таким, каким он должен был быть и оставаться. Он быстро развивал­ся.²⁸⁵ Все унаследованные миром открытия, изобретения и мысли у египтян привели к мертвой иератической науке в со­единении с совершенно практической, лишенной фантазии, добросовестной религией, у финикийцев — к торговле и идо­лопоклонству, у их соседей эллинов те же самые импульсы привели к науке и культуре без того, чтобы цивилизация была в убытке в своих требованиях. Только эллины обладали той многосторонностью, той законченной пластичностью, кото­рая нашла свое художественное выражение в произведениях искусства, они заслуживают восхищения и поклонения как никто другой, только они могут служить образцом — не для подражания, но для побуждения. Римляне, которых мы вспо­минаем в школе одновременно с эллинами, развиты едва ли не более односторонне, чем индийцы: если у этих культура посте­пенно поглотила все жизненные силы, то у римлян политиче­ская забота — дело правового образования и дело сохранения государства — с самого начала подавила все иные дарования и склонности. Выполнение своей цивилизаторской задачи на­столько поглощает его, что не остается сил ни на знания, ни на культуру.²⁸⁶ На всем протяжении своей истории римляне ниче­го не открыли, ничего не изобрели. Здесь мы вновь видим дей­ствие уже упоминавшегося таинственного закона корреляции между знанием и культурой. Потому что когда они обрели господство над миром и начали ощущать пустоту своей куль­турной жизни, было слишком поздно: бурлящий источник оригинальности, т. е. свободного творчества, был полностью засыпан.

Еще и сегодня его мощный, односторонний политический труд достаточно тяжело давит на нас и склоняет нас прида­вать политическим вещам главное и самостоятельное значе­ние, которого они не имеют и присваивают себе только в ущерб жизни.

Германцы