Самым первым возник хаос», — пел уже Гесиод. Постепенное развитие приводит ко все более совершенному виду, очертаниям: по отношению к космической природе явно нелепое представление, так как природа ничто, если не царит закон, без чего ее нельзя узнать. Там, где царит закон, нет хаоса. Нет, хаос царил в голове человека — более нигде — пока он не оформился благодаря «воззрению» в отчетливо видимый, освещенный образ. И это творческое изображение и есть то, что мы можем назвать мировоззрением.275
Когда профессор Вирхов и другие провозглашают, что нашему времени «не нужна философия», потому что оно является «веком науки», то они просто восхваляют постепенное возвращение из образа в хаос. Но история науки наказывает их ложь, потому что никогда наука не была более наглядной, чем в XIX веке, и это могло происходить только в соединении со всеобъемлющим мировоззрением (т. е. с философией). Области были настолько перепутаны, что такие личности, как Эрнст Геккель, стали фактическими основателями религии, что Дарвин продолжает шагать одной ногой в нефальсифицированном эмпиризме, другой — в ужасно смелых философских предпосылках, и что девять десятых живущих естествоиспытателей так твердо верят в атом и эфир, как художник из Треченто в маленькую нагую душу, вылетающую из уст умершего. Без мировоззрения человек был бы без всякой культуры, большим двуногим муравьем. О религии я говорил уже так много в этой книге и указывал во многих местах на ее значение как мировоззрения или составную часть мировоззрения (с. 221, 391 и т. д. (оригинала. —Бросается в глаза связь по направлению вниз, между мировоззрением и наукой, между религией и церковью. Родственная связь с искусством уже упоминалась. Если касаться искусства, роли, которая придается ему в индоевропейском мире, о значении искусства для культуры, науки и цивилизации, то я отсылаю пока к самой первой главе.
Думаю, что мы выяснили значение слов, которые я употребляю. Следует согласиться, что при таком суммарном, обобщенном методе многое остается неопределенным, но ущерба от этого не много, сжатость побуждает к точности мысли. Очевидно, возникает вопрос, в какую рубрику отнести медицину, так как некоторые считают, что это скорее искусство, чем наука. Думаю, здесь злоупотребляют применением понятия «искусство», — ошибка, которую допускает также и Либиг, утверждая: «исследование природы на девяносто девять процентов искусство». Либиг обосновывает свое утверждение тем, что, во–первых, в любой научной работе присутствует фантазия, во–вторых, решающее значение для прогресса знаний имеют изобретения приборов. Но фантазия — это не искусство, а только его инструмент, и приборы на службе науки хоть и являются чем-то «искусственно созданным», но по происхождению и целям относятся к области промышленности. Часто подчеркивают пользу интуиции для врача, что свидетельствует о родстве с искусством, существующим во всех областях жизни. Медицинская дисциплина остается наукой. Однако педагогика, понимаемая как практическое школьное образование и просвещение, относится к «Политике и Церкви». С их помощью формируются души и вплетаются в пеструю ткань согласованного. Государство и Церковь самое большое значение придают обладанию школой и ни о чем не спорят более упорно, как о праве оказывать на нее влияние. Точно так же любое явление общественной жизни без труда можно поместить в маленькую таблицу.
Сравнительный анализ
Если кто–то потрудится мысленно пропустить перед собой различные известные цивилизации, тот обнаружит, что их бросающаяся в глаза разница основана на различии в соотношении между знанием, цивилизацией (в узком смысле) и культурой, детали обусловлены преобладанием или пренебрежением тем или иным из семи элементов. Никаких наблюдений недостаточно для точного объяснения нашего индивидуального своеобразия.