Основания новой науки об общей природе наций

Итак, если мы только не захотим совершенно отрицать по поводу Века Гомера всех этих свидетельств, собранных из различных мест его же собственных Поэм (и больше не из «Илиады», а из «Одиссеи», которую, по мнению Дионисия Лонгина, Гомер написал уже в старческом возрасте), то мы присоединимся к мнению тех, которые помещают Гомера через много лет после Троянской Войны, т. е. через промежуток времени в четыреста шестьдесят лет, примерно во времена Нумы. И все же мы думаем, что доставляем им удовольствие, если не помещаем Гомера во времена еще более к нам близкие, так как говорят, что Псамметих уже после Нумы открыл Египет Грекам, которые (на основании бесчисленных мест из «Одиссеи») уже задолго до этого открыли в своей Греции торговлю с Финикиянами, и греческие народы уже не меньше наслаждались ею, чем финикийскими товарами, как и теперь Европейцы наслаждаются товарами из Индии. Таким образом, со всем этим согласуются два следующие обстоятельства: Гомер не видел Египта, но он очень много рассказывает и о Египте, и о Ливии, и о Финикии, и об Азии, и особенно об Италии и Сицилии – по сообщениям, какие Греки получали от Финикиян.

Однако, мы не видим, чтобы эти многочисленные стороны утонченных нравов хорошо согласовались с многочисленными проявлениями свирепости и дикости, которые Гомер в то же самое время приписывает своим Героям, в особенности в «Илиаде». Таким образом,

ne placidis соёаnt immitia{545}

;

кажется, что эти Поэмы разрабатывались и были завершены в течение долгого времени и многими руками. Итак, вследствие сказанного здесь возрастают те сомнения о Родине и о веке мнимого Гомера, которые понуждают нас к Исследованию об Истинном Гомере.

О недостижимой поэтическо-героической силе Гомера

Отсутствие какой бы то ни было Философии у Гомера, как мы показали выше, а также сделанные нами открытия относительно его родины и века заставляют нас сильно подозревать, не был ли он вообще человеком совершенно простонародным; это же подтверждает нам следующее замечание Горация в «Ars Роёйса»: Гораций говорит, что безнадежно трудно после Гомера изобрести совсем новые характеры, т. е. Персонажи Трагедий, почему он и советует Поэтам брать их из Поэм Гомера{546}. Теперь сопоставим эту безнадежную трудность со следующей: Персонажи Новой Комедии как раз выдуманы совершенно наново, и даже по одному афинскому закону Новая Комедия могла появляться на театрах только с новоизобретенными характерами; и Греки так счастливо преуспели в этом, что Латиняне, несмотря на всю свою гордость, отчаялись соревноваться с ними, говоря, по сообщению Фабия Квинтилиана: cum Graecis de Comoedia non contendimus{547}.

К этой Горациевой трудности прибавим мы более пространно также и две следующие. Одна из них такова: как это оказалось возможным, что Гомер, появившийся раньше, был неподражаемым Героическим Поэтом, тогда как Трагедия, появившаяся позже, имела столь грубые начатки, как каждый знает и как более подробно мы увидим это здесь ниже? Вторая – каким образом Гомер, появившийся раньше всех Философий и всех Поэтических и Критических Искусств, оказывается самым возвышенным из всех самых возвышенных Поэтов, – какими являются Поэты Героические, – тогда как после, когда уже были открыты и Философии, и Поэтические и Критические Искусства, не было ни одного поэта, который мог бы даже отдаленно сравняться с ним?

Но все же, оставив в стороне эти две наши трудности, одна лишь трудность, указанная Горацием, в сопоставлении с тем, что мы сказали о Новой Комедии, должна была бы принудить Патрицци, Скалигера, Кастельветро и других видных учителей Поэтики исследовать причину такого отличия Гомера от других позднейших поэтов.