–
–
–
– Теперь же я возвращаюсь к жизни нашей коллеги Марии Васильевны.
Начнём с вопроса: могла ли она избежать своей трагической участи?
Вы скажете: как она могла избежать того, о чём понятия не имела? Знала бы она, где и когда её ждёт роковая минута, может быть, стоило бы тогда задаться вопросом: смогла бы она миновать её?
Мы бы тогда получили два ответа: или «да, могла», если бы действовала разумом и волею, или «нет», если считать, что мгновение это было роком, предначертанным свыше.
Но я предлагаю подойти к вопросу не с мистической точки зрения. Да, будущее, конечно, существует, но каждая мысль и каждое деяние наше тут же меняют вариант будущего. Будущее есть, но мы можем влиять на него, и если не всё, то многое подвергать нашей воле. С этой позиции я изучил жизнь Марии Васильевны.
Детство её прошло в провинциальном городке, где она и закончила школу. Росла без родной матери, которая ушла из жизни при родах. Отец скоро женился, и мачеха стала для неё родной матерью. Девочка подросла, а в семье появился братишка. Забота родителей о новорожденном вызвала в ней ревность, это чувство осталось в ней и в будущем.
В школе одноклассникам было трудно дружить с ней из-за неуживчивого характера. Она была замкнутой и училась прилежно не ради самих знаний, а внутренне соперничая с преуспевающими одноклассниками. К чувству ревности в ней прибавилось и чувство зависти.
Об этой части судьбы Марии Васильевны мне рассказала её старая учительница математики (сейчас она на пенсии), руководительница класса. Наблюдая за развитием характера девочки, она не раз приглашала её к себе, хотела её приблизить, давала советы: как дружить, как освобождаться от ненужных переживаний. «Были периоды в 9–11 классах, когда она становилась совсем другой – улыбающейся, доброй, дружелюбной, но потом опять возвращалась к прежнему состоянию. Видимо, нужна была постоянная поддержка, чего она не находила ни в семье, ни среди учителей и одноклассников», – так говорила старая учительница.
После школы она уехала в столицу и поступила в педагогический университет. Отец часто навещал её в общежитии, где она проживала вместе с однокурсницей. Она вспоминала, как однажды отец наставлял дочку быть добрее к людям и научиться дружить, быть терпеливой. Она внимательно слушала и кивала головой.
Закончив университет, она начинает работать в нашей школе учителем начальных классов. В этом году она достигла бы 25-летнего стажа. Очевидец вспоминает, как принимал её на работу тогдашний директор. Он посмотрел на молодого учителя с упрямым выражением лица и спросил:
– Мария Васильевна, мы доверяем вам первый класс. Справитесь?
Она ответила решительно, самоуверенно:
– Справлюсь. Какие проблемы!
Директор даже испугался: откуда у начинающей учительницы такая самоуверенность.
Я попытался выяснить кое-что из её педагогических интересов в университете. Меня там встретила самодовольная и неприветливая пожилая женщина, заведующая кафедрой педагогики, профессор и доктор. Она с трудом вспомнила Марию Васильевну.
«Зачем она вам?» – спросила она и насторожилась.
Я объяснил, что, в связи с трагедией, произошедшей с нею, мне поручено составить аналитический отчёт о её педагогической жизни. Тогда она ответила, что ничего не помнит и у неё нет времени со мной разговаривать. Отказала предоставить мне личное дело Марии Васильевны. «Всё в архиве», – сказала она и выпроводила меня из своего кабинета.
В приёмной сидела лаборантка. Я обратился к ней за помощью. Она оказалась милой девушкой. В пыльных шкафах скоро нашла папку с дипломной работой Марии Васильевны, название которой поразило меня: «Заблуждения В. А. Сухомлинского в связи с оценкой метода наказания в воспитании школьников». В качестве научного руководителя значилась нынешняя заведующая кафедрой, но тогдашний старший преподаватель.
В папке я обнаружил от руки написанную рецензию научного руководителя, она одобряла работу и подтверждала, что аргументы дипломантки обоснованы; она правильно оценивает филантропические взгляды В. А. Сухомлинского.
Я не буду вам пересказывать аргументы, с помощью которых Мария Васильевна утверждала в своей работе, как «сельский учитель» заблуждался. Зачту только стихи, которые как эпиграф предваряют дипломную работу. Они из старинного букваря.
Я осмелился ещё раз войти в кабинет завкафедрой.
«Простите, – сказал я, – вы действительно считаете, что наказание как метод воспитания…»
Но она прервала меня с нескрываемым раздражением.