Основы языческого миропонимания

Приведенный пример лишний раз подтверждает, что христианство как религиозно-нравственную систему нельзя формально проецировать на первобытность, являющуюся социально и биологически обусловленной стадией бытования особых форм осознания Мира. Здесь уместно вспомнить мудрую пословицу: каждому овощу свое время. Дело не в том, хорошо христианство или плохо, а в том, соответствует ли оно социально-экономическому, хозяйственно-бытовому и нравственно-психологическому состоянию того или иного «христианизируемого» языческого народа. И здесь нельзя не согласиться с В. Г. Богораз-Таном, считавшим, что применительно к первобытности «его (христианства. — М. К.) неестественное миролюбие с теоретическим представлением ланиты под бьющий удар, такие правила, как "любите ненавидящих вас", "благословляйте проклинающих вас" на практике вели к затемнению здоровых инстинктов жизни» (Богораз-Тан В. Г., 1928. С. 133).

К. Г. Юнг полагает, что общая направленность эволюции образа трикстера идет по линии постепенного превращения его в свою противоположность, а именно в спасителя (Юнг К. Г., 1996 в. С. 355–356). Здесь Юнг, видимо, излишне доверчиво отнесся к довольно путаному, но популярному в свое время тезису о прямой генетической преемственности: трикстер — культурный герой — спаситель.

Мне думается, что трикстер, хотя и продуцировал в Мир постоянно добро и зло, сам по себе никогда не перерождался в какой-либо семантически и функционально однозначный персонаж (спасителя, дьявола). Это не означает, однако, что трикстер как образ оставался неизменным. Как уже говорилось выше, одним из его частичных или полных современных воплощений является тип ученого-«переступателя», который, как и юнговский трикстер, обладает «перспективы значительно более высокого развития сознания благодаря огромной тяге к знаниям» (Юнг К. Г., 1996 в. С. 348). Однако зачастую остается тайной за семью печатями, что же принесет человечеству очередное новое знание. «Практически все величайшие проблемы жизни, — заметил мудрый Юнг, — неразрешимы в своей основе; такими им и должно быть, ибо они выражают неизбежную полярность, присущую любой самоопределяющейся системе» (Юнг К. Г., 19946. С. 164).

Замечу в этой связи, что стремление ряда ученых-историков выдать на-гора «непротиворечивую» концепцию тех или иных сторон биографии человечества трудно признать оправданным. Любое по-настоящему глубокое, многоуровневое, системное историческое построение просто обречено быть «противоречивым», иначе оно утратит способность адекватно отражать объективную противоречивость исторического процесса.

Опасность трикстера не в нем самом, а в его полной победе и в его полном поражении. Античное язычество погибло главным образом потому, что и люди, и боги греко-римского мира стали воплощением трикстерских начал. Трикстерство оправданно лишь как фермент, как дрожжи, но из одних дрожжей (как, впрочем, и без дрожжей) хлеба (во всяком случае, настоящего) не испечешь.

Вне трикстерства развитие человечества вообще немыслимо. В. Метерлинк и П. Д. Успенский (первый — в блестящем энтомологическом исследовании «Жизнь термитов», второй — в не менее блестящем философском труде «Новая модель Вселенной») пришли, на первый взгляд, к совершенно фантастическому заключению, что Природа в дочеловечес-кий период пыталась устроить разумный социум на основе мира насекомых — пчел, муравьев, термитов, строение организма которых биологически во многом совершеннее, чем у человека и животных. Однако эксперимент не удался, и его пришлось отменить. Хотя ни Метерлинк, ни Успенский не упоминают о трикстере, все их рассуждения наводят на мысль, что главной причиной неудачи проведенного опыта (если он действительно имел место) явилась незаложенность в него идеи трикстера.

«Их древнейшая цивилизация, — пишет Метерлинк о термитах, — является наиболее любопытной, наиболее полной, наиболее разумной и, в некоторой степени, наиболее логичной… из всех цивилизаций, которые появились на земном шаре перед нашей собственной.

…В термитнике боги коммунизма стали ненасытными Молохами: чем больше им отдают, тем большего они требуют — и упорствуют в своих требованиях до тех пор, пока индивид не будет уничтожен, а его нищета не станет абсолютной. Эта ужасная тирания не имеет подобия среди людей, ибо если у нас благами цивилизации пользуются хотя бы немногие, в термитнике ими не пользуется никто.

Дисциплина, более суровая, чем у кармелитов или траппистов, и добровольное подчинение законам или правилам, пришедшим Бог знает откуда, не имеют себе равных ни в одном человеческом обществе…Здесь нет отдыха, кроме последнего для всех сна; здесь недопустима болезнь, а слабость несёт за собой смертный приговор. Коммунизм доведён до границ каннибализма и копрофагии.

…Прежде у термитов были крылья; теперь их нет. У них были глаза, которыми пришлось пожертвовать. У них был пол, но и его пришлось принести в жертву» (Успенский П. Д., 1993. С. 78).